Семь дней Создателя
Шрифт:
Как-то чопорно шло застолье. Может, по местной культуре так и надо веселиться, но для русской души не хватало размаха. Видел, и жене взгрустнулось — глядит с печалью на меня.
— Ну-ка, Билли, плесни азарта в латышскую кровь.
Для начала что-то спели за столом, сомкнув плечи и раскачиваясь. Потом пустились в пляс почтенные селяне со своими матронами. Трактирщик аккомпанировал на аккордеоне.
— Барыню! — потребовала Люба и прихватила со стола салфетку вместо косынки.
Прошлась лебедушкой по кругу, остановилась передо мной, топнула ножкой.
— Выходи, подлый трус!
Эх, ма! Я ли вам не свойский, я ли вам не русский, памятью Отчизны я ль не дорожу?
И пустился с места вприсядку. Люба, притоптывая, по кругу, салфетка за плечами. Я за ней, выделывая коленца. Селяне в ладоши жарят. То-то, любо!
Потом ещё пели и танцевали. Люба подтолкнула к своей пестунье.
— Пригласи девочку.
Взял в ладонь тонкое запястье, обнял осиную талию.
— Скажи, душа девица, я тебе никого не напоминаю? Может, встречала в своём мире похожего человека?
Нет, говорит, впервые вижу.
— А что Вовка, уже купил белые бурки?
Смеётся.
— Откуда вы его знаете?
— Разве Любовь Александровна тебе ничего не рассказывала?
— Да много всего. Только говорит, забудь прошлое — к нему возврата больше нет. Привыкаю жить в этом мире. Он прекрасный.
— И ты готова забыть Вовку-жениха?
— Какой он жених? Мы даже не целовались. Просто сказал, что я его невеста и лупил всех, кто только взглянет на меня.
— А брат? А мама и отец?
— Их никогда не забуду, но, если нет возврата, надо привыкать к жизни здесь.
— У тебя уже есть друзья?
— Знакомые. Пуд соли надо съесть, чтобы подружиться.
— Оптимизатор не позволит. Считай меня своим другом.
— Вы муж мамы Любы, значит мне отец.
— Одно другому не помеха.
— А почему вы вместе не живёте?
— Быстро устаём. Да и разные мы люди. Я люблю думать в тиши, Любовь Александровна — действовать на юру.
— Вы так красиво смотрелись, когда вальсировали.
Гостьи остались ночевать. Думал, где постелить Любе из параллельного мира.
— Не напрягайся, — это жена. — Девочке лучше быть в "тарелке".
Мы поднялись в мансарду. Выключив свет, Люба разделась, подошла к окну, разметав по плечам густые волнистые волосы.
— Гладышев, где твоё ненастье?
На фоне звёздного неба в лунном свете она смотрелась эффектно. Я лежал в кровати, подперев рукой голову, и любовался.
— Передо мной, ночное светило затмевает.
— Вот как! Да ты, любезный, на скандал нарываешься. Проси прощения.
— Я люблю вас, ключница мозгов.
— И только-то? Скудноват лирический запал. Говори, как любишь. И стихами, дорогой, стихами.
— Для меня нет тебя прекрасней
Но ловлю я твой взор напрасно
Как виденье, неуловимо
Каждый день ты проходишь мимо….
— Ну, почему же мимо?
Люба ветерком порхнула по комнате и нырнула ко мне под одеяло.
— Целуй.
— Может, массаж?
— Губами?
— Руками, с отличным рижским бальзамом.
— Его же пьют.
— А я набальзамирую твою кожу Тутанхамону на зависть. Повернись на живот.
Полил густую, как ликёр, жидкость Любе на позвоночник от мозжечка до ягодиц, себе на ладони и принялся массировать упругое тело. Жена постанывала от удовольствия. Луна загляделась на наши ласки. Идиллия была полной. И тут, как чёрт из преисподней, на подоконник прыгнул чёрный кот. Спину выгнул дугой, и хвост — её продолжение. Его — мяу-у-ур — походил на рык пантеры.
Люба вздрогнула.
— Ой!
— Брысь! — это я.
Вооружился бутылкой с бальзамом.
— Брысь, проклятый!
Но кот справедливо решил, что бутылкой я в него не запущу, ходил по подоконнику, выгибал спину и угрожающе урчал.
Я поставил бутылку, прикрыл Любу одеялом.
— Эта тварь появилась после Костиных похорон.
— Вот как! — Люба высунула личико. — Кис, кис.
— Не так. Костя, Костя, — позвал я.
Это было глупо. Потому что реакция чёрной твари была предсказуема, а наши оптимизаторы покоились на тумбочке. Издав боевой рык, чёрный кот пантерой бросился на кровать. Люба спрятала лицо под одеяло. Я успел только голову, а обнаженной спине досталось. Крепко, досталось. Он драл с неё кожу когтями, как кору с осины. Впился зубами. Бог мой! Как терпеть? Сиганул с кровати и закружился по мансарде, пытаясь сбросить со спины хвостатого ублюдка. После нескольких неудачных попыток, добрался до тумбочки, цапнул оптимизатор и на руку. В голос закричал.
— Билли!
Боль ушла, а тело стало гибким. Изловчился поймать кота то ли за ногу, то ли за хвост, и вышвырнул в окно. Люба вскочила с кровати.
— Что это было?
— Проклятие дома.
— Ты убил его?
— Вряд ли. Коты живучи.
— Боже мой! Любочка унесла белую кошку на флаер.
Жена бросилась к оптимизатору.
— Люба! Любушка! Доченька! — понеслись её мысли в эфир.
— Да, мама. Я сплю. Что случилось?
— Белая кошка с тобой?
— Да.
— Она адекватна?
— Как это?
— Ну, слава Богу! Прости. Спи.
— Дай посмотрю спину, — это мне. — Вот это массаж.
— Проживёт.
— Надо говорить "заживёт".
Привлёк её к себе.
— Нас от чего-то оторвали.
— Я не могу. Здесь не могу. Пойдём на флаер.
— Там девочка.
— На твой.
— Я отправил его в ЦУП. От соблазнов.