Семь дней Создателя
Шрифт:
— Этому сержанту из ППС сам бы треснул — вешает, козёл, на тебя всяку муть, а я же вижу, человек интеллигентный.
Прощаясь:
— Адвоката тебе назначат. Повезёт — условным отделаешься. Ну, будь здоров.
Не повезло. Адвокат заторможенный достался, а обвинитель — сама страсть. Судья, женщина преклонных лет, приглядывалась ко мне с доброжелательным любопытством, но когда Мирабель засвидетельствовала, что попытка изнасилования не имела место, охладела — тонкогубый рот изогнулся в брезгливой гримасе. По
Кашап, должно быть, отправил обещанную маляву — на этапе ко мне с любопытством приглядывались не только зэки, но и конвойные. А в Т-ой ИТК Љ 75, куда прибыл через неделю после суда, даже какой-то подозрительный вакуум образовался. Казалось бы, человек с гражданки, полон новостей, историй нерассказанных, но ко мне не подходили с вопросами, не справлялись об имени-отчестве, не объясняли лагерных порядков — кто есть кто, кого следует гонять, а кого бояться. В столовой трапезничал в гордом одиночестве.
Да и чёрт с ними! Вот делов-то — зэки не берут в компанию.
При ИТК функционировал завод ЖБИ, обеспечивающий ближайшие стройки фундаментными блоками, стеновыми плитами и плитами перекрытий, бетоном и раствором. Меня определили в бригаду цементников, коих задача была — бесперебойная подача цемента в производственные цеха. Подавался он из силосов по трубам и имел вредную привычку распыляться в воздухе. Нам, конечно, выдавали респираторы — раз в неделю — но хватало его на полдня: пот и пыль цементировали марлевую ткань так, что она становился непроницаемой для воздуха. Дальше кто как мог, защищал свои лёгкие. Я просто не дышал, а коллегам доставалось — приходили с ужина, падали в кровати и надсадно кашляли, сплёвывая кровяные сгустки.
Бесчеловечно? Ну, так, братцы мои, на то и тюрьма, чтобы через страдания плоти к очищению души.
Полуочищенные души с недельку меня не замечали. А потом…. Старик седой, щетинистый, сутулый вдруг, проходя, цапнул мою чашку с баландой.
Что-то новенькое!
Поднял голову, проводил взглядом — изголодался бедолага? Нет, тут другое, подсказывала интуиция, началась проверка на вшивость.
Догнать, отнять, набить морду — продемонстрировать себя? Это со стариком-то? Да пусть не подавится. Мне не жалко, мне тюремная пища поперёк горла. Молил Билли — избавь, а он — терпи, коза, а то мамой станешь.
Так и остался сидеть, склонив голову над опустевшим столом. А на меня поглядывали….
На следующий день старик остановился у моего стола. Благодарить пришёл, деда? Бери, ешь, не стесняйся…. А он, стервец щербатый, взял и плюнул в мою чашку с недоеденной кашей. Ну, это уже откровенный вызов!
Опешил на мгновение, а потом ухватил его за стриженный затылок и мордой расплющил алюминиевую чашку о столешницу. У хрыча лопнула кожа над бровями, изо рта и носа потекла
По возвращению в команду ждал сюрприз — со мной заговорили тюремные авторитеты.
— Вопрос остался незакрытым. Вечером в курилке….
Вечером в курилке жалкий дедок затравленно посматривал на меня и с мольбою за мою спину, откуда неслись реплики:
— Не дрейфь, Гандыба, врежь ему! Первым бей, первым!
А я миролюбиво:
— Дед, если хавала не хватает, подходи, не стесняйся — мы же русские люди — поделюсь. Плевать в еду грех — за это в церкви осуждают, а в приличном обществе по морде бьют.
— Дай ему, дай! — понукали сзади. — Да врежь ты.
Я обернулся:
— Это вы что ль приличное общество?
Азарт тотчас угас, лица посуровели. Меня пригласили в каптёрку на толковище.
— Говорят, ты с Кудиярчиком в корешах? Ну-ка, черкани ему маляву, мы перешлём.
Передо мной клочок бумаги, огрызок карандаша. Что написать? "Помнишь, дорогой, как звонницу на Волге ставил, а тут я приплёлся?" Разве вспомнит то, чего не было?
Послюнявил карандаш и написал: "Хочу сорваться, помоги укрыться. Алекс".
Записку мою прочли, ухмыльнулись, хлопнули по плечу.
— Жди ответа.
…. Цемент шёл непрерывным потоком, и можно было перекурить. Бугор опустил респиратор на шею, сунул сигаретку в рот.
— А по мне, не тянешь ты на Алекса, Студент — нормальное погонялово.
— Пусть будет. Просто Кудияр знал меня под Алексом.
— Ну-ну.
А через неделю:
— Алекс, тебе ответ с Кагалыма.
На клочке бумаги незнакомым почерком два слова: "Уйди добром".
— И на словах велено передать, — продолжил бригадир. — Явишься в город Н-ск, найдёшь Смотрящего, вручишь послание и займёшь его место. Легенду и ксиву на месте спроворишь.
— Чёрная метка?
— Надо полагать.
Кудиярово послание спрятал в ножку тумбочки и начал готовиться к побегу.
— Билли.
— Уймись, а. Работаю над темой, работаю. Всё будет сделано законным путём, без криминала. Потерпи.
Через два месяца после этапа вызвал начальник ИТК.
— Характеристику на тебя затребовали, Гладышев, из Минюста. Носом чую — условно досрочное. Так бывает при судебной ошибке, чтоб кафтан не запачкать. Что писать-то — усердно трудишься, режим не нарушаешь, а? Карцер за что? Правое дело? Напишу, напишу, как надо — небеспохлёбся. Неужто мы не понимаем? Восстановишься в университете, академиком станешь — меня вспомнишь.
Нормальный майорик.
На мне гражданская одежда. Последний и напрасный шмон — Кудиярова грамотка надёжно спрятана в куске мыла. Гремят за спиной стальные двери. Свобода!