Семь дней Создателя
Шрифт:
— Во, блин, шишка будет.
— Надо что-то приложить холодное, — советует каратист. — Посмотри в багажнике: там, в ящике с пивом лёд.
— Ты, дед, дерёшься, как Брюс Ли — угораздило же нас.
— До свадьбы заживёт.
— Да уж, — начавший драку смотрит на мобильник. — Каких-то шесть часов.
— Что тут за фокус нам хотел ты показать?
— Утят, — я оглядываюсь. — Ушли с дороги, ну и, слава Богу.
Вижу на обочине пса — смотрит на меня, склонив кудлатую башку. Ты что тут делаешь, Саид — на выстрелы примчался?
— Куда путь держишь, дед? Может, подвезти? А то айда с нами на свадьбу.
— Пива хочешь? А шампусика?
Я от всего отказываюсь.
— Ну, бывай здоров.
Мы пожимаем руки и расстаёмся друзьями. Джип уезжает, я спускаюсь с трассы:
— Пойдём, Саид.
На полуденный роздых остановились в весёлой берёзовой рощице. Солнце сенится сквозь густую подвижную листву. Птички-синички по веткам прыгают, поют. Дятел трудится, а кукушка подкидышей считает. Хорошо! Мне хорошо, а пёс в пяти метрах лежит, поскуливает.
— Ты никак есть хочешь? Иди сюда, я накормлю.
Он с недоверием смотрит на мои пустые руки, хвостом виляет. Тем не менее, проползает метр-полтора.
— Иди-иди, не бойся, — я глажу своё колено. — Иди сюда, тебя поглажу.
Пёс подползает к моим кроссовкам. Не дотянутся, да и не сторонник движений резких — взаимодоверие должно быть полным. Хлопаю по траве ладонью:
— Рядом, Саид, место.
Пёс ползёт вдоль моих ног. Глажу кудлатую собачью бестолковку:
— Процедура долгой предстоит — тебе лучше уснуть.
Собака послушно кладёт её на лапы и закрывает глаза. Я тоже. В смысле, глаза. Предстоит не просто ковыряться в мозговых извилинах, а добраться до тех глубин клеточной памяти, когда наши общие предки поглощали питающие вещества из окружающей среды через кожу. Ну, Саид будет через шкуру…. Хотя нет, не только. Возможно, и шерстяной покров примет участие в насыщении организма.
Программирую собачьи инстинкты в соответствии с основными Заповедями — не укради, не возжелай…, а также защищай сирых и слабых.
То, как отлично он усвоил это, Саид доказал под вечер следующего дня, когда мы с ним, лесом бредя, вдруг вышли на окраину села. За околицей мальчишки футбол гоняли. Мой друг сорвался вдруг и громким лаем разогнал спортсменов. Когда я подошёл, они пожаловались:
— Ваш пёс, наш мячик отобрал.
Мячом служил им ёжик — живой, колючий но, видимо, немало пострадавший от пинков, полётов и падений. Я шляпу снял, сорвал пандану:
— Ах вы, ироды Иерусалимские! Вот я вам ноги все поотрываю.
Глаз Масяни вспыхнул ярким лучом и обратил в бегство маленьких изуверов. Саид преследовал их с громким лаем до самого села.
Откуда, Господи, жестокость в людях — творят неведомо чего?
Взял ком колючий в ладони. Сейчас, сейчас я вылечу тебя.
Хитросплетения маленького мозга — где, что — попробуй, разберись. Но не спеша, как часовых
Вернулись в лес.
— Ну, вот, приятель, боли уже нет, ушибы, переломы скоро заживут — ты только будь поосторожней.
И отпустил колючего в траву.
Он топ-топ, топ-топ и под корягу. Вылезает с пёстреньким котёночком в зубах — малюсеньким, в пол-ладошки. Тащит кроху с явным намерением придушить и пообедать.
Я опешил, Саид растерялся — стоим и смотрим.
А котёнок изловчился — царап ежа по носу лапой.
Тот зафыркал, добычу выпустил и закружил пред ней. Но как не сунется, с какой стороны не подкрадётся — навстречу лапа когтистая.
Долго это продолжалось, но развязка будет, и не в пользу котёночка, если мама не придёт. Но где ж она — не может быть такая кроха одна в лесу? Прогнал Саида прочь — может его боится?
Сумерки закрадываются в лес. Круги ежиные становятся всё уже, наскоки чаще. Пора кончать его охоту и малыша спасти — ведь кошки нет.
Беру котёночка в ладонь — он успевает и меня царапнуть. А шипит-то как — спинка с хвостиком дугой, в маленьком ротике малюсенькие клычки.
Ну, успокойся, успокойся — мы с тобой крови одной.
Глажу кроху, и котёнок засыпает у меня в руках. А просыпается совсем уже другим — ни голод ему не страшен, ни холод, ни болезни, и ни сама безносая с косой.
Идём втроём просёлком неведомо куда, и не хватает нашей компании осла да петуха.
Это был грот — уютная малогабаритная пещерка на вершине горы. Обрывистый склон её опоясывала бурная речушка с чистой быстрой и холодной водой. Спуститься к ней можно по узкой тропе, которую в народе называют козьей, змеившейся меж корявых сосенок и седых в трещинах скальных хрящей. Противоположная, более пологая сторона горы — царство мачтовых исполинов, сомкнувших кроны в поднебесье и обрекших подножие на вечный полумрак и прозябание. Тем не менее, густые заросли малины, акации и шиповника прижились и превратили реликтовый лес в непроходимые дебри. Сказочный привкус с намёком на "там чудеса, там леший бродит" придавал ядовито-зелёный ковёр из хвощей и папоротника. Последний, как известно, цветёт одну только ночь в году и указывает зарытые клады. На такого любителя отыскивать земные сокровища с помощью колдовских чар набрёл у подножия горы.
Присматривал место для ночлега, как потянуло дымом. Потом увидел костёр и его разжигателя — мужчину лет шестидесяти, может с гаком, высокого, сухопарого, подвижного.
— Доброго здоровья доброму человеку.
Прикрывшись от огня рукой, незнакомец ощупал внимательным взглядом.
— И вам не кашлять.
Скованный нелюбезностью, мялся, не зная на что решиться.
— Да вы садитесь, садитесь. Зачем котёнка с собой таскаете?
— В лесу нашёл.
— Так несите домой.