Семь дней

Ловелл Л. П.

– У нее и правда самая красивая киска, - говорю я, расстегивая пуговицы на ее джинсах свободной рукой. Я поворачиваюсь к ней, и наши взгляды встречаются.
– Раздевайся, ягненочек.
– Мне просто нужно немного отвлечь Третьего.

Она делает то, что я сказал ей, потому что она послушный ягнёнок. Когда я разворачиваюсь, глаза Третьего буквально приклеены к ней, пока он двигает ладонью по своему члену в сумасшедшем ритме. Я обхожу его, скользя пальцем по его спине, прежде чем схватить за шею и толкнуть на пол.
– На колени, если хочешь, чтобы я трахнул тебя в задницу.

Он тут же падает

на пол, опускаясь на четвереньки, а я встаю за ним на колени, потирая ладонью его зад.

– Насколько сильно ты хочешь, чтобы я оказался глубоко в твоей заднице, Сойер?

– Я отчаянно хочу этого, - выдыхает он.
– Милая, иди сюда, - он подзывает пальцем Эллу к себе.
– Раскройся для меня.

Элла повинуется и ложится перед ним на пол, широко расставляя/разводя ноги, чтобы показать нам свою идеальную киску. От этого вида мой член становится достаточно твердым, чтобы трахнуть Сойера. Наши взгляды пересекаются, а Сойер наклоняется вниз, задирая задницу вверх, пока касается языком ее киски. Я беру свой член и прижимаю к его узкой дырке. Какая-то часть меня абсолютно не хочет его, но во мне есть и та часть, которая желает осквернить его и погубить, поэтому одним сильным толчком я прорываюсь в его задницу. С его губ срывается болезненный стон, и он нависает над раздвинутыми ногами Эллы, задыхаясь.

– О, не будь такой неженкой, - говорю я с рыком, хватая его за волосы и одергивая его голову назад. Взгляд Эллы встречается с моим, и она кивает. Одним быстрым движением я перерезаю лезвием его горло, продолжая вонзаться членом глубоко внутрь него. Кровь бьет струей от пореза, забрызгивая Эллу, но она не дрожит. Она просто смотрит, как Сойер, мужчина, который однажды был для нее всем, булькает, пытаясь сделать вдох. Я выхожу из него и поднимаюсь на ноги.

Сойер захлебывается собственной кровью, падая на пол. Элла садится и подползает к нему, оказываясь рядом с ним, ее глаза мерцают той тьмой, которая живет в глубинах всего человечества. Я молча стою рядом с ней, наблюдая и ожидая наступления темноты, когда маленькое чудовище выцарапает себе путь наружу.

Не сказав ни слова, Элла забирает нож из моей руки и приближается к нему.

– Я ненавижу тебя за то, что ты сделал, - шепчет она жутко спокойным голосом, прежде чем сесть рядом с его обнаженным телом. Кровь, которая уже не так интенсивно бьет из его горла, забрызгивает все ее тело, когда она обхватывает рукоять обеими руками, поднимая их над головой, и погружает лезвие глубоко в его грудь. Ее грудь вздымается. А тело объято дрожью. Она вся омыта кровью. Мой ягненок. Ох, как далеко она зашла.

– Ягнёнок, - говорю я ей с улыбкой.
– Что же ты наделала?
– я преклоняю колени перед ней и стираю брызги крови с ее щеки.

– То, чему ты научил меня, - она поднимается на ноги и обходит меня.
– Убедись, что деньги поступят на мой счет, Тобиас. Я не зря продала свою душу.

– Ох, но, ягнёнок, ты не можешь покинуть стадо. Не сейчас... хватая за запястье, я притягиваю ее назад к себе.
– И куда, по-твоему, ты собираешься?
– Она едва держится, и я наслаждаюсь искрой, которая грозит зажечься и поглотить нас обоих.

– С меня хватит. Игра окончена, - слезы застилают ее глаза, а прекрасные губы дрожат. За семь дней

с ней я видел, как она плачет, умоляет и торгуется, и это никогда меня не беспокоило. Но эти чертовы слезы чуть не уничтожили меня, потому что они были из-за меня.

– Ягненок не может оставить своего пастуха. Большой Злой Волк обязательно ее найдет.

– Большой Злой Волк мертв, Тобиас.

Смеясь, я притягиваю ее к груди и смотрю в ее ярко-голубые глаза.

– Может быть, и так, но я буду преследовать каждую твою мечту. Ты будешь падать и подниматься с моим именем на губах, Элла. Ты принадлежишь мне.

Она сглатывает, ее взгляд прикован к моей груди.

– Я не хочу быть твоей одержимостью. С меня хватит быть игрушкой. То, что ты заставил меня сделать...
– ее глаза поднимаются к моему лицу, и я вижу вопросы, застывшие в глубине ее взгляда.
– Зачем ты это делаешь? Все эти игры? Какой в этом смысл?

Я пожимаю плечами.

– Потому что могу. Потому что очень интересно узнать, сколько дней потребуется человеческому разуму, чтобы измениться. Меня радует, когда я вижу, как кто-то выходит за рамки нравственных устоев общества.
– Сомнение появляется в ее глазах, и я наслаждаюсь этим.
– Я учил тебя делать то, что большинство людей хотят, но отказываются, потому что их учат, что это неправильно. Правильное и неправильное - это человеческие конструкции. Они не настоящие, они привязывают тебя к идее, которой не должно быть.

– Убийство, Тобиас...

Я поднимаю палец вверх.

– Выживает сильнейший из сильнейших. Высший. Те люди, которых ты убила, воткнули бы нож тебе в спину, стоило тебе повернуться. Все существование - это испытание. Игра, – с моих губ срывается тихий смех.
– Манипуляция.

– А Мария?

– Нужно было проверить твое желание отомстить.

– Мост?

Я ухмыляюсь.

– Определить твою волю к жизни.

– Моя квартира? Заставить меня думать, что я сумасшедшая? Это было предназначено, чтобы «освободить меня от моральных устоев общества» или только мой собственный разум?
– она смотрит на меня.
– Или тебе нужно было, чтобы я думала, будто схожу с ума? Может быть, я и сумасшедшая, - она смеется.

– Это была всего лишь проверка, Элла. Каждая часть игры была предназначена для того, чтобы увидеть, насколько ты сильна. Показать нам, действительно ли ты была высшим существом или нет. Проверить границы любви, преданности и жадности. Чтобы убедиться, что ты идеально подходишь.

– Идеально подхожу для чего? – срывается на крик она.

– Ты чувствуешь себя свободной или пленницей?

– Я чувствую себя монстром!

– По какому определению, подумай, Элла?

Она смотрит на меня, хмуря лоб.

– И ты ожидаешь, что я останусь с тобой?

– Ты любишь меня. Я люблю тебя. В этом есть смысл.

– Как я могу любить тебя после всего, что ты со мной сделал? Это очередная часть твоей игры? Последний момент безудержного веселья за мой счет, потому что ты с легкостью манипулировал мной.

– Любовь, Элла, это единственная вещь, которую ты не контролируешь. Тебе не следовало влюбляться в меня, и я не должен был полюбить тебя, и все же...
– я заправляю выбившуюся прядь волос ей за ухо. – Вот они мы.