Семь колодцев
Шрифт:
— Мне было тоже очень приятно! — искренне ответил я.
Между нами что-то возникло.
В общежитие я попал через балкон Рафика. N восхитилась столь изощренной техникой проникновения в хорошо охраняемую цитадель, но при этом заподозрила, что я проделываю это далеко не в первый раз.
Мы поужинали. Я было начал приставать к своей новой подружке, но получил категорический отпор. Кроме этого, заявилась соседка N, и пришлось действительно заняться подготовкой к экзаменам. Тут выяснилось, что я не бельмеса не понимаю ни в том,
Мы встречались довольно долго. Рафику дали от предприятия комнату в коммуналке, он покинул свой пост на втором этаже, и я перестал скрываться: шел в общежитие напролом, договаривался с вахтерами. По рыбокомбинату поползли слухи, что N от меня беременна. Это была неправда, но к тому времени мне было уже на все наплевать, и я даже не отрицал эти слухи. Я переживал такие чистые, такие искренние чувства, какие, наверное, больше никогда в своей жизни не испытывал.
А секса у нас по-прежнему не было: оказалось, что N была готова отдаться только законному мужу и все эти годы всеми силами блюла свою девственность. От горячей южанки я такого не ожидал! Впрочем, были поцелуи, объятия, раздевания и разные, в том числе изощренные, ласки. Иногда, когда я был уже не в силах совладать с собой, она помогала мне. Я кончал долго, бурно, выплескивая целые фонтаны брызг. Я был ей очень благодарен!
Она не такая, как все. Сказано, конечно, банально, но именно так я ее воспринимал. Если раньше я относился к женитьбе, как к абсолютной глупости, то теперь мои мировоззренческие устои дали глубокую трещину. Все чаще и чаще я подумывал о том, чтобы сделать ей предложение…
У нее был другой парень. Вадик. Он жил там… откуда она родом. Время от времени он к ней приезжал и звал замуж. Она ему говорила: «Подожди немного! Мне надо закончить институт!» Я не придавал этому серьезного значения: разве это конкурент? — а ведь именно это и сыграло роковую роль…
N закончила институт. Недели через две после этого мы сидели у нее на кухне и пили самогонку, которую ей прислала мать. Вернее, я пил самогонку, крепкую, настоянную на коре грецкого ореха, а она кокетливо, маленькими глотками потягивала мое сухое вино и терпеливо слушала мои бесконечные байки.
Я был уже пьян. Как-то совсем незаметно мы поссорились. Я хотел, чтобы она наконец-то мне отдалась, без всяких условий. N ответила, что я очень милый, но она считает наше знакомство бесперспективным. Мне нужно от нее только одно… Мол, я — москвич, и этим все сказано… А ей нужно заботиться о жизни…
Слово за слово, я вспылил и ушел, хлопнув дверью.
Я приехал домой и столкнулся на пороге с Леней. Старый друган. С этим парнем мы вместе служили в армии, и между нами было много общего. Леня жил в Харькове, но в Москве у него были кое-какие дела.
Леня был «мрачным философом». Так, по крайней мере, я его называл. Долгими ночами на боевых дежурствах мы любили с ним порассуждать о разных сложных материях.
Мы пили с ним три дня кряду и все три дня говорили о смысле жизни и о природе вещей. В конце концов его желудок не выдержал, и он заблевал мне всю квартиру.
(Два года спустя Леня повесился. В шкафу на ремне, подогнув колени. Настенные часы он остановил, а дверцу шкафа, с зеркалом на внутренней стенке, приоткрыл так, чтобы видеть свое лицо, когда смертельная петля сдавит его шею…. Философ, твою бога душу мать!..)
Проводив Леню рано утром на вокзал, я с ужасом вспомнил о ссоре с N. Мне попалась клумба у кинотеатра, я нарвал нарциссов, рискуя оказаться в отделении милиции, и бросился в общежитие.
«Сделаю ей предложение! Лучшей жены и не найти!» — твердо решил я.
Дверь открыла соседка N.
— А она уехала.
— Как уехала?! Куда?!
— Домой.
— ?!
— Пришел ее, этот Вадик, она собрала чемодан, и они уехали.
— А как же работа в бухгалтерии?
— А она уволилась.
Я никак не мог поверить.
— Зайди и сам посмотри! — Соседка пропустила меня в квартиру.
Я вошел. Действительно, ее вещей не было. Только на спинке кровати висел маленький кулончик на позолоченной цепочке, который я подарил ей на день рождения. То ли забыла, то ли нарочно оставила.
Я приблизился к соседке и сурово посмотрел ей в глаза. Она даже испугалась.
— Она ничего не просила мне передать?
— Нет. Честное слово! Я заплакал.
27
Она спит. Спит глубоко. Лежит поперек кровати. Разметалась во сне, будто ребенок. Одеяло съехало в сторону. На ней моя белая спортивная майка, едва прикрывающая бедра. Ночной свет изумрудным лучом проникает сквозь единственную щель в наглухо закрытой жалюзи и высвечивает в темноте часть ее лица.
Поздно ночью меня вызвали на работу. Пожар на одном из складов в Подмосковье, где хранился мой товар. Пожарники все быстро потушили, не позволили огню проникнуть в основные помещения, но содержимое моих транспортных поддонов, на которых штабелем стояли коробки с бытовой техникой, было безвозвратно испорчено — все покрылось липкой зловонной гарью. Мне сразу вспомнилась прачечная… К счастью, убыток сравнительно небольшой. Быстро выяснив все обстоятельства дела и размер ущерба, я спешу обратно. И вот я уже опять в спальне, где несколько часов назад оставил Веру.
На прикроватной тумбочке фужер с недопитым коктейлем. Тем самым коктейлем, которым я угощал возлюбленную в тот день, когда впервые заманил ее в свое холостяцкое логово. С тех пор она не может жить без этого чудотворного эликсира. Выпивает за вечер два-три бокала. Я уже подумываю о том, чтобы наладить производство этого напитка.
Сегодня из-за Веры я опять не попал в спортивный клуб. Черт, тренер меня проклянет! Мне уже и звонить ему стыдно. «Надо ему что-нибудь подарить к празднику!» — соображаю я.