Семь колодцев
Шрифт:
И живу я один. Я бы запросто пригласил ее к себе домой…
Трахнул бы в каком-нибудь необычном месте, например на кухне на столе, или в прихожей на полу, или вообще на балконе средь бела дня…
А с чего она будет против? Я же такой хороший, такой добрый, мягкий, пушистый!..
Почему бы ей вот так запросто мне не отдаться?..
Я бы даже угостил ее коньячком! И полизал бы ей язычком в заветном местечке до полного удовлетворения…
Если ей это нравится…
Шестой глоток.
Я московский озорной гуляка… Эй, мужик! Выпить хочешь? На, пей!
Чего говоришь? Спешишь?
Ну выпей и иди, мне тоже некогда с тобой тут лясы точить:
Что за расписание? Расписание Жизни… Вчера я был Богом. Сегодня я в жопе.
Назавтра у меня любовь и счастливая жизнь. Куда ты, мужик? Так и не выпил, гад!.. Иди ты в жопу!
Эй, мужик! Выпить хочешь?
На, пей, сколько влезет!
Эй, ну ты мне-то хотя бы чуть-чуть оставь!
На, закуси.
После первой не закусываешь? Молодец!
Чего говоришь? Жизнь — дерьмо?
Это и без тебя все знают. Кого ты паришь?..
Седьмой глоток.
Восьмой глоток.
Нет, дальше так жить нельзя! Надо что-то делать! Вот сейчас пойду и что-то сделаю. Да так, чтобы в корне раз и навсегда изменить всю свою жизнь.
Я больше не хочу страдать, томиться, рыдать в подушку!
Я хочу радоваться жизни, я хочу парить в облаках, я хочу быть полезным людям, я хочу новых великих свершений!
Я хочу Любви! в конце концов!
В высшем смысле этого слова!
Итак, друзья, следите за моей рукой!
Сейчас Саша пойдет и совершит что-то невероятное!
Только ничего не пропустите, я не нанялся вам по сто раз одно и то же рассказывать!..
Все, иду! Прощай, немытая Россия! Страна рабов, страна господ! И вы, мундиры всевозможные! И ты — им, бля, преданный народ!..
Я был уже совершенно пьян. Не то чтобы уж так совершенно пьян, но все же. Вы спросите, изумленно подняв брови: «Ну ты же выпил всего одну маленькую бутылочку коньяка? С чего ты напился?!!»
Это правда, сначала я действительно выпил лишь одну маленькую бутылочку коньяка. Но потом еще одну, потом еще… Я забыл вам сказать, что, пока размышлял, философствовал, сам с собой разговаривал и угощал прохожих, я сбегал еще пару раз в магазин…
72
Я уже давно написал всю эту белиберду, весь этот бред, записки сумасшедшего, этот величайший роман современности (ха-ха-ха! — истерически смеюсь), и рукопись как-то неприкаянно, вся такая забытая, обездоленная (мое солнышко родное!), валялась в большой стопке пожелтевших бумаг, в комнате, где шел самый ужасный ремонт, который я только видел в своей жизни.
Я бы сравнил этот чертов ремонт лишь с каким-нибудь самым разрушительным стихийным бедствием, скорее всего со смерчем в пятьдесят сросшихся воронок или со стобалльным штормом. А по действующим персонажам, картинке, звуку и производимому эффекту — разве что с эпохальным голливудским полотном «Властелин колец», да и то только с третьей частью.
Для меня это был такой катаклизм, будто мне в задницу накачали пятисотлитровую клизму, а потом заткнули известное отверстие титановой пробкой, выдерживающей сумасшедшее давление, и заставили ходить целых полгода. Надеялся я лишь на то, на что всегда надеются в подобных случаях наивные романтики, типа меня, попавшие в жестокую переделку: на то, что добро рано или поздно, по идее, победит зло. То есть сеанс неизменно закончится: Колобок при помощи всемогущего Нео по-любому замочит Бармалея с ядерным зарядом в кейсе, а Красную Шапочку всяко выкупит из борделя какойнибудь король Лир с ликом Ричарда Гира, в зале вспыхнет торжествующий свет, все возрадуются, отрыгивая газы кока-колы, и с хрустом воздушной кукурузы под ногами неспешно потянутся к выходу, украдкой попукивая после долгого воздержания.
Но пока ремонт продолжался, я подумывал о суициде — смерть Джордано Бруно уже не казалась мне такой уж решительно страшной — или о том, какой ужасной казни подвергнул бы я прораба, попадись мне этот Гор-лум в средние века где-нибудь на большой дороге между Килиманджаро и Патагонией. Бросить его голодным аллигаторам или посадить на кол? Нет, слишком просто, после всех неприятностей, которые доставила мне эта ушасто-глазастая тварь!
… А мой разнесчастный роман тем временем продолжал безвестно томиться в пыльной стопке бумаг, и никому до него не было ровным счетом никакого дела — ни тем людям, которые знали о его существовании, ни мне самому. Сверху на него что-то с грохотом обрушивалось, сбоку наваливались страшных размеров черные мешки с моими бывшими вещами — бывшими, потому что я уже не чаял их когда-либо увидеть, — а рядом сгружались грязные коробки с керамической плиткой. Через стопку с бумагами перешагивали рабочие с незалежным акцентом, ее пинали походя югославские «майстэры», как эти пройдохи любили себя величать, мимо проносились кровожадные комиссии из районных управ (кто-то все время на меня стучал, будто я-де произвожу незаконную перепланировку).
Почему же, спросите вы, ты не позаботился о том, чтобы надежно сохранить результат своих многомесячных трудов? Ты что, дурак, что ли? Разве нормальные люди так поступают?
Сами вы… Я вам не чушок какой-нибудь, я… я великий МАЭСТРО. ХА-ХА-ХА!..
Вот я вздымаю свою волшебную палочку, музыканты — сто глаз моего симфонического оркестра, мои преданные солдаты, взволнованно следят за ее чарующим полетом, зрители благоговейно перестают дышать, замирают, предвкушая полный клиторально-влагалищно-простатно-семенной оргазм. И вот я начинаю: одним легким движением руки, пальцев, кончиком дирижерской палочки я посылаю свою маленькую, но отважную армию в бой, и в то же мгновение космическое торжество звуков обрушивается на потрясенный зал. Сколько утонченности, страстности, чувственности! Как ошеломляющи эффекты, как выразительны эпизоды! А все эти едва уловимые полумысли, вздохи, умолчания, мимолетные острые диссонансы…
А если честно, ну просто я где-то вот немного рассеянный человек, маленько не в себе. Да и написал я «Семь колодцев» больше для себя.
Я просто не мог носить их в себе. Это больно!
Я должен был каким-то образом извиниться перед Вовочкой и сочинить ему поминальную молитву.
Я должен был рассказать о Вере…
Я должен был рассказать миру правду о Никробрил-продукте.
Я написал, и мне уже стало хорошо.
А этот, как его, типа, народ? — спросите вы.
Забей! Народ обойдется — не впервой! Да и лень мне еще раз с издателями связываться. Это же полный писец — ходить по этим мышиным норам и выдавливать из себя раба по капле. Ведь напечататься — втрое больше трудов, чем написать!
Кстати, забыл сказать: электронный вариант рукописи был утерян при невыясненных интернет-вирусных обстоятельствах. Короче, если честно, я лазал ночью по недетским сайтам и подхватил в какой-то самой отмороженной порнографической клоаке ужасную заразу…
Однажды рабочие выносили мусор и по ошибке прихватили и эту стопку бумаг. Так «Семи колодцев» не стало, и понял я это только месяца три спустя.
Ну, что теперь делать? Надо помянуть!
Жаль!
Мои мысли… Пусть они наивны, как слепые котята. Они утеряны навсегда. И воспроизвести их невозможно.