Семь колодцев
Шрифт:
Короче, представьте себе программу: компьютер переживает трепетную нежность, когда к нему подходит красивая женщина…
Легко.
Так вот.
О чем это я?
Вот:
Но ведь какая у него (компьютера) может быть, на хрен, душа?
Ведь мы его сами сотворили из железа, пластмассы и серебра.
Мы его можем просто шлёпс молотком, и все… И вся тебе душа.
Так что, может быть, мы ничем от компьютера и не отличаемся!
Расщепление духа…
Я весь разбросан и заторможен.
Мои мысли швыряет из стороны в сторону.
То об одну стенку шмякнет, то об другую.
То об пол со всей силы трахнет, то об потолок.
Выключите меня на фиг!
Я завис в этой жизни!
Перезагрузиться?
Ну если, конечно, получится…
Люди! Родные! Грешен! Каюсь! Грешен! Грешен перед всеми!
И перед каждым человеком, даже самым убогим! И перед последней травинкой луговой!
Я никого и никогда не проклинал! Но меня прокляли! И на мне лежит это проклятие! Как от него освободиться?
Пуля в висок?
Ну дайте мне тогда пистолет! Думаете, не смогу?! Ха-ха-ха!
Глубоко-глубоко ошибаетесь!
Или может, мое проклятие и заключается в том, чтобы жить, жить, несмотря ни на что, продолжать мыслить и видеть, видеть все это бесконечное дерьмо, которое день за днем крутится перед глазами?
Я так боюсь!
Я весь опутан страхами!
Они нависли надо мной, мерзко скалясь.
Тревожно повсюду.
И во всей квартире, и в каждой комнате отдельно. И особенно ночью в кровати. И наяву, и в глубине души. Сердце дрожит.
Я боюсь всех и вся, и самого себя, и самой последней пустяковины.
Я — трясущаяся от постоянного неосознанного страха медуза…
Дайте мне голубую таблетку!
Чтобы я больше не боялся, чтобы забылся в изумрудных лучах величайшего счастья и успокоения! Дайте мне ее и я за нее продам вам душу!
И вот подхожу к самому главному, если ты улавливаешь…
Я — ничтожная бездушная амеба, которая проведет в этом мире всего одно мгновение. Ничего хорошего не сделает. Никому, на хрен, не будет нужна.
Ничего потомкам не оставит, кроме биологического перегноя.
И в будущем не останется даже в виде условных воспоминаний.
То есть пропадет НАВСЕГДА, в НИЧТО и в НИКУДА…
А ты?
Слезы… Слезы? Чего они стоят? Что они?
Некий выброс энергии? Программа промывания глаз? Вселенская боль? Просто чушь?
Выпить, что ли? И забыться!
Нет, нет, ни в коем случае!
Сначала позвать Вовочку…
А уж потом выпить и забыться!
Я, правда, уже слегка пьян…
Да и Вовочку позвать уже невозможно.
Он слишком далеко…
73
Тишина. Покой. Идиллия.
Здесь была какая-то необъяснимая нереальная атмосфера оторванности от всего сущего. Все бренное оказалось где-то очень-очень далеко, и мой ремонт, и Петру-хина Аля. Отовсюду и из-под самой земли струилась бурными потоками блаженная восстанавливающая энергия. Она была тихая, мудрая, в меру бодрая и очень родная.
— Так хорошо! Будто и нет в этой жизни никаких проблем! Ничего нет, кроме этой безмятежной наблюдательности! — сказал я с легким привкусом философской задумчивости.
— Будто на юге! — ответил разомлевший Петру-ха. — Так классно!
Наблюдательность — мне это слово очень понравилось. Действительно, не хотелось ничего, даже выпить, мы просто сидели, развалившись, впитывали в себя всю эту энергию, все эти потоки и наблюдали.
Тихо струились воды, так же неспешно в мозг поступали картинки-впечатления. Разговор то засыпал, то возникал парой пустых реплик.
Нас разбудил флегматичный таджик, который с грохотом проволок мимо тележку-холодильник с мороженым. Вскоре в цирке-шапито, что в ста метрах, будет представленье с акробатами, пони и ручным слоненком, и дети, проходя мимо, раскупят предположительно не меньше сотни всяких всякостей в красочных упаковках.
Петруха встрепенулся, откупорил коньяк и разлил по чуть-чуть в пластмассовые стаканчики.
Это была скверная жидкость, хоть и отдано за нее было немало.
Выпили раз и два, залакировали пивком.
Аморфный космический мир потихоньку обрел кости и мышцы, обтянулся кожей, ожил земными пределами, расцвел звуками, загромыхал разными житейскими частностями.
По воде к нашему столику пришвартовалась целая флотилия пластмассовых стаканчиков, окурков и всяких соплей.
— Хорошо сидим! — сказал я чуть погодя, почувствовав, что уже почти возродился — а ведь еще час назад стоял одной ногой в аду. — Ну как тебе эта жизнь?
— Да как сказать? — пожал плечами бестолковый Петруха. — В общем-то ничего, но… но все хуёво! С работой кранты — уволят, наверное, из-за прогулов, да и женился я, скорее всего, зря!
Подошла брюнетка, сменила пепельницу. Я машинально лизнул взглядом кожу ее шеи, тонкую, почти прозрачную, с синими веночками.
Через час Петруха рассказывал мне о сверхъестественных способностях, которые иногда пробуждаются в нем, конечно, после хорошего запоя:
— В общем продолжаю я лежать на кровати, смотрю на эту занавеску, смотрю со смыслом, с усилием, и вдруг минут через пятнадцать она начинает двигаться. Веришь?
— Верю. А чего тут не верить? Человек еще ни хера не знает о себе. Так только, догадывается. Со мной тоже много чего происходило…
— Ну вот, — не захотел отдавать инициативу Петру-ха. — Я оставляю занавеску в покое и переключаюсь на дверь. Проходит, бля, буквально полчаса. И вдруг она медленно растворяется! Веришь?
— А чего тут не верить? — развел я руками. — Сколько еще в этой жизни мы не знаем?
«А если даже у него был обыкновенный глюк, — вяло думал я, уже не слушая, — хоть он и утверждает, что абсолютно трезво понимал происходящее, — глюк ведь тоже своеобразная материальная субстанция, пусть даже это Вовочкин белогорячный суперглюк. Просто мы не знаем его вещественной сущности. Но когда-нибудь мы сможем, обязательно сможем его, так сказать, пощупать, рассмотреть в микроскоп… То есть, конечно, иллюзии нематериальны, но только с точки зрения наших скудных познаний… Сдается мне — вся Вселенная состоит из материи, и вакуум тоже, надо только научиться видеть… Где вообще грань между материальным и потусторонним? Как часто эти грани сближаются, соприкасаются, перемешиваются?.. Для той стороны — сумеречной, как сейчас любят говорить, нормальным является их мир, а потусторонним наш… И вообще, сколько этих сторон? И в какой зависимости друг от друга они находятся?.. А все перипетии времени? Прошедшее, настоящее, будущее… В той ли последовательности все происходит, как я перечислил? А потом, может быть, времен вовсе не три, а пять или, к примеру, девять?..»