Семь корон зверя
Шрифт:
Неприятности начались, еще когда маленький отряд был только на подходе к границе покидаемой османской Порты. Надо ли изумляться тому обстоятельству, что причиной их явился «малыш» Омар. Новая, нежданно полученная им сущность будто бы нажала на некий спусковой крючок внутри его гаденького нутра и, раскручиваясь со стремительной смертоносностью сорвавшейся с барабана туго натянутой цепи, становилась жуткой, неуправляемой реальностью. Понятия «бессмертный» и «больше, чем просто человек», чьей кровью Омару отныне предстояло поддерживать свои необузданные силы, слились в нем в странную комбинацию выводов, легко сводимых в одно лишь выражение: «Дозволено все». Те же правила братства, которые почти безуспешно пытался втолковать новичку Янош, Омар принял как-то извращенно однобоко. Выходило, что бы он ни сотворил, что бы ни содеял с выгодой для себя или из злобного куража, старший брат всегда будет за его спиной, защитит, укроет и ни за что не выдаст врагу. Обязательства, ложащиеся
Передвигаться по султанским землям богатым, путешествующим по высочайшему, купленному за немалые деньги, разрешению знатным османам следовало чинно и без непотребств, неподобающим их положению. И уж совсем не входило в намерения братьев привлекать излишнее внимание к своему каравану. Нет, вовсе не дорожных искателей приключений, какие уж теперь разбойники, да и постоять за себя могли без труда, а вот ненужное любопытство властей было бы им совсем некстати. «Малыш», однако, такие пустяшные соображения до себя отказывался допускать. Словно сорвавшийся с привязи бешеный пес, он, попирая благоразумие и оправданную, строго ограниченную необходимость, отправлялся на ночные, бессмысленно жестокие вылазки, убивая забавы ради и грабя так, будто питал себя не обычной пищей и водой, а только лишь кровью и золотом. И кровь ему не была нужна, столько крови не выпить и за год, но лил и лил ее, наслаждаясь обретенным могуществом, будто новой, купленной на базаре дорогой игрушкой. Янош, относясь все еще к Омару как к неразумному ребенку, оставленному на его попечение, пытался обуздать его пыл словесным внушением и легкой трепкой, но все было без толку. Омар виновато кивал, утирал кровавые сопли разбитого носа, затихал на некоторое время, и все далее повторялось сначала. Бык Хайдар, чем дальше, тем больше, мрачнел и ворчал недовольно под нос, однако руки на худого щенка не поднимал, противно было мараться. Змей же чувств своих скрывать и не думал, плевался Омару вслед и ругался неподобающими правоверному словами, проклиная «поганого ублюдка, выкидыша тощей ослицы», пару раз затевал и нешуточные драки, когда Омар наотрез отказывался сдать награбленное золото в общинную казну.
За караваном к границе протянулся нехороший след и еще более нехороший слух, оттого надобно было и поспешать. Разобраться с неуемным зверенышем Янош положил себе по ту сторону гор, чтобы не тратить на выкормыша драгоценного времени. «Малыш» же расценил подобное попустительство как милостивое дозволение предаваться своим кровавым забавам, и ему уже не стало удержу. А когда всадники наконец перевалили за Кавказский хребет, Яноша ждал ужасный сюрприз. На привале, отозвав его в сторону, подальше от сладко дрыхнувшего «малыша» Омара, Бык и Змей, суровые и непреклонные, выдвинули Яношу настоящий ультиматум. Или здесь и сейчас мерзкий выползень расстанется с жизнью, или далее Янош будет следовать с Омаром в гордом одиночестве. Имущество и казну поделят по справедливости, Змей согласен даже выделить ублюдку равную долю. И Змей с Быком Хайдаром отправятся на восток в Шираз, наниматься на службу к мудрому Карим-хану, а их хозяин может продолжать свой путь хоть к руссам, хоть в преисподнюю, куда он рано или поздно непременно попадет с таким верным и преданным спутником.
Напрасно Янош тратил силы и красноречие, напрасно взывал к кодексу братства и вечной круговой поруке. Змей в некоем высшем, совершенном спокойствии ответствовал на его длинную, прочувствованную тираду, что хозяин принял худородного заморского щенка без согласия и совета, не спросив ни его, ни Быка, на свой страх и риск. Так почему же теперь они тоже в ответе за Омаровы безобразия? И по-своему хитрый и мудрый Змей был прав. Впрочем, он и сам не хотел бы расстаться с Яношем, старым своим хозяином Джемом, оттого и предоставил ему выбор. Голову щенка, и тогда Змей и Бык следуют за ним хоть на край света, или отныне их братству настал конец.
Приневоленный обстоятельствами, Янош, хочешь не хочешь, а должен был выбирать. И самое разумное решение, конечно же, состояло в том, чтобы пожертвовать головой зарвавшегося поганца и продолжить путь с верными братьями в мире и согласии. Но для Яноша дело обстояло вовсе не так просто. Будь «малыш» Омар обычным человеческим существом, то, какова бы ни оказалась привязанность к нему Яноша, последний без раздумий, пусть и с сожалением, собственноручно лишил бы Омара жизни. Но «малыш» Омар как раз и не был более человеческим существом, а причиной того, что Омар им не был, выходил именно он, Янош, в единоличном своем своеволии. Он даровал «малышу» благодать или проклятие, по обоюдному согласию их и желанию, но полноту ответственности все же несла дарящая сторона. Насколько низко нынешний Янош ценил короткую человеческую жизнь, настолько же священной и бесценной была для него жизнь собрата по крови. Железный закон, впечатанный в его сердце в далеком детстве, без которого нельзя выжить общине и без которого существовать подобный ему может лишь в одиночестве, страшном и замкнуто сиротливом. И как дальше следовать ему рука об руку с братьями, Драконом и Минотавром, такими же убийцами, как и он сам, и знать, что закона больше не существует? Он, Янош, позволил его попрать, и на пустом месте уже не сложатся новые правильные слова, а навечно пребудет только размазанная грязь, на которой каждый бездельник выведет любые буквы, а грязь и их засосет в себя с насмешкой неумолимого времени. И как знать, не исторгнется ли из той же грязи рука, которая поднимется и на самого Яноша, и может, то будет рука Ибрагима, а может, и верного Быка Хайдара?
Выходило, что убивать Омара ему было никак нельзя. Более того, Янош не мог позволить и братьям казнить «малыша». Бросить же спящего Омара на произвол судьбы и потихоньку сбежать прочь получалось вовсе решением неверным и опасным. Во-первых, им никак не удалось бы удрать далеко, новый Омар, выносливый и зоркий, все равно выследил и нагнал бы братьев в пути. А тогда неизвестно, как бы «малыш» поступил, возможно, что и попытался бы исподтишка отомстить, а это совсем уж было бы ни к чему. Еще хуже, если бы брошенный Омар выслеживать братьев не стал, а вознамерился бы в таком случае жить самостоятельно. Или, что совсем уж плохо, захотел бы завести собственное гнездо. Бешеный и необузданный, не знающий ни закона, ни осторожности, с полностью развязанными руками, такой Омар был на свободе попросту страшен. Он мог набрать первых попавшихся проходимцев в кровавую разбойничью банду, нарушив тем самым священное равновесие, предать тайну и привести здешний мир к хаосу, который все равно бы кончился резней и его собственным уничтожением, ибо никак не может братьев быть слишком много, а людских тварей слишком мало.
Значит, как ни крути, а Яношу предстоял дальний путь вдвоем с «малышом». О чем он и поведал той ночью Змею. Хотя Змей Ибрагим не очень и удивился, видимо, нечто подобное он и ожидал от своего бывшего господина. Как и было условлено, казну и припасы поделили честно пополам, и на рассвете Бык и Змей покинули стоянку, отправились в путь на восток. Больше о них Яношу не приходилось слышать. А «малыш», проснувшийся много позже, не только не расстроился из-за их отъезда, а совсем наоборот. И тут же начал строить планы о том, как здорово они теперь будут вместе с братом проводить время на большой дороге, Петербург еще очень далеко, а на пути есть замечательные поселения и одиноких путников хватает тоже. Тогда Янош окончательно понял, что вразумить «малыша» у него сейчас нет ни малейшей возможности и что, покуда тот не упьется досыта кровью и грабежами, ни о какой карьере в Северной столице не может идти и речи. И вообще лучше им до поры оставаться в этих полудиких горах, до тех времен, когда Омар войдет в разум и он, Янош, сможет надеть на младшего брата надежную узду.
Но будущему счастливому времени не суждено было прийти. Люди этих мест, рожденные с оружием в руках и надеявшиеся только на это оружие и своих коней, ничуть не уступали в своем неистовстве двум одиноким братьям, и их было много. К тому же склонные к мистицизму, вызванному духом их гор, они были готовы увидеть правду и загнать демонов обратно в ад. На их стороне оказались и монахи-грегорианцы, изгнанники, несшие свет Христовый в эти глухие, забытые Богом медвежьи углы, сами, по сути, такие же полудикие и суеверные воины. Охота была объявлена, но Омар отказывался слушать и понимать.
Жизнь братьев тем временем превратилась в кошмар. Слух о них уже прошел, и даже на ружейный выстрел они не смели подойти ни к одному поселению, такую выставили против них конную охрану. А по горам рыскали летучие отряды, с единым намерением выследить и убить, к тому же знавшие в родных своих краях каждую тропинку и расщелину. Надо было срочно уходить прочь, в долину Кубани, и далее на запад. Но ослабевшим братьям требовалась кровь, и Омар отважился на вылазку. В ту ночь он не вернулся назад. Когда Янош, собравшись с силами, выбрался из потайного укрытия на его поиски, то тут же попал в засаду. Его, как дикого зверя, поймали, набросив сверху толстую, надежно плетенную сеть, которую он, изголодавшийся, уже не смог разорвать. И когда увидел склоненные над собой бородатые, злобно-радостные лица, понял, что Омара уже нет в живых. Как он погиб, Янош так и не узнал, но, что его ожидает не лучшая участь, даже не сомневался. Один Бог ведает, почему ему не отсекли голову, а только ударили в сердце. Да еще так неловко. А может, наоборот. Тот, кто бил, знал, что делает. И сразу убивать не хотел. А отправил на веки вечные маяться в чистилище. Так Янош и попал в яму, каменную свою могилу, которая, если бы не глупая неосторожность какого-то олуха, стала бы наверняка вечным его приютом. Но видимо, у Господа имелись на него, Яноша, и какие-то свои, иные планы. И он еще увидел свет.
Глава 9
АРХОНТЫ
Ирена отерла рукой лоб, выдохнула: «Уф!» Словно камни грузила на баржу и вот только что положила последний на верхушку кучи.
– Ну хорошо. Только после пеняй на себя. Я тебя предупредила. Это не с гриппом на работу бегать. Это хуже, – сказала, затем выжидающе посмотрела на Аполлинария Игнатьевича.
– Нет, я же сказал. Только так, и никаких иных условий я не приму.
– Хорошо, хорошо, как скажешь. Хотя и жаль, что ты мне не доверяешь.