Семь корон зверя
Шрифт:
– Что ты имеешь в виду? Я что-то не вполне понимаю, – ответил Фома, почти как строгий профессор.
– Ну я напьюсь, ну разве еще Стас, больше голодных у нас и нету. А «корова» возьмет и не умрет, и что будет – еще один вамп? Так мне ведь попадет!
– Ну ты даешь! Неужели Мишка, чудак, ничего тебе не объяснил? – закудахтал мелким смехом премудрый Фома. – Умрет, никуда не денется, а тело наши братцы тихо приберут. Или ты думаешь, что каждый, кого укусили, вампом становится? Ожившие мертвецы, зомби из гробниц? Бабьи сказки! Переродиться в вампа не так просто, это смертельно опасный процесс.
– Ну у меня же получилось! – не поверила Ритка, решив, что Фома просто набивает себе цену как знатоку.
– Получилось. Получилось потому, что вовремя добить не успели, а потом было уже поздно, и хозяин трогать тебя, дуреху, запретил. – Фома, кажется, говорил серьезно. – А сколько после с тобой провозились, чтоб ты не окочурилась, с того света вытаскивали...
– Я не думала, что все так плохо было. Я ж быстро поправилась! –
– Это ты при знающем уходе поправилась. А без нашей медпомощи ты бы коньки к вечеру отбросила. Ты хоть знаешь, что в старину из укушенных выживал в лучшем случае один из десяти, и то если тогдашние вампы ходили за ним, как за младенцем?
– Не знаю я, мне не говорили. А почему?
– А потому! Слушай, что дяденька Фома тебе расскажет, пока добрый!
И Фома рассказал. Всю правду, лишь слегка приукрашенную цветистыми метафорическими параллелями. Во-первых, при вскрытии шейной артерии кровопотеря у «коровы» была столь велика, что сердце останавливалось и смерть наступала гораздо раньше, чем процесс превращения начинал становиться необратимым. Если же вамп промахивался и просто кусал и рвал зубами жертву, как произошло в случае с самой Риткой, то укус должен был быть достаточно глубоким и в кровь должно было попасть большое количество слюны вампа из «комариков», чтобы произошло заражение. Так что не каждый укушенный непременно становился вампиром. А во-вторых, самое страшное испытание ждало «удачливого» претендента на статус вампа именно после заражения. Это было все равно что подцепить бубонную чуму во время эпидемии в средневековом Стамбуле. Перерождение протекало при свирепой лихорадке и зашкаливающей градусник температуре, тело ломало в страшных судорогах боли, кровь могла свернуться в жилах в любую минуту. И длилась эта пытка не один день. Кто-то погибал уже в первые сутки, кто-то лишь часы не выдерживал мучений до конца, выживали лишь единицы. И не всегда самые сильные и здоровые, тут уж как повезет. Ритке вот, например, повезло. Повезло, что родилась в наши дни, повезло, что не осталась помирать в чистом поле, а попала в благоустроенный по-больничному дом, что есть современные жаропонижающие и обезболивающие средства, что вампы вводили ей сыворотку из собственной крови, секрет изготовления которой, между прочим, известен одному только хозяину. И все равно она легко могла отдать концы, были и раньше в общине случаи, никакие капельницы не спасали. И сейчас выживает, может быть, один из трех, так пусть живет и радуется и помнит, что почем.
– А хозяин? Как он выжил-то шестьсот лет назад? – спросила, потрясенная обрушившейся на нее суровой правдой, Ритка.
– А он и не выживал, он уже родился таким, насколько я знаю. – Увидев Риткино изумленное непонимание, Фома поспешил объяснить: – Да-да, у вампов тоже бывают дети. Правда, редко.
– Значит, родители нашего хозяина были вампами... Как любопытно... – Ритка задумалась на какое-то время, а потом заискивающе попросила: – Фомочка, дорогой, расскажи что-нибудь еще про хозяина. Так интересно!
– Обязательно расскажу, но в другой раз. – И, заметив в Риткиных глазах явное разочарование, поспешил ее успокоить: – Сразу после охоты и расскажу.
– Честно?
– Зуб даю кормящий! – заулыбался в ответ Фома, постучав большим пальцем во рту по белоснежному «комарику». – А теперь беги по своим делам. И слышишь... удачи тебе сегодня вечером.
В гостиной Риту уже поджидал Миша для последнего контрольного инструктажа. Впрочем, ничего нового он Рите не открыл. Выезд на место назначался, как и было обговорено, на половину первого ночи, сопровождать Риту будут Миша со Стасом и, конечно, хозяин, не изменивший своему намерению поприсутствовать. Засада предполагалась на боковой, но не очень отдаленной дорожке. И Миша еще раз напомнил, что ни в коем случае нельзя предпринимать нападение без разрешающего сигнала одного из подстраховщиков.
Рита в тревожном возбуждении бестолково тыкалась до позднего вечера по всему дому, берясь то за одно, то за другое дело, явно мешая Тате. Но Тата, видно, понимая Риткино состояние, ее не прогоняла и не делала никаких замечаний, даже когда Ритка, пересыпая соль из бумажного пакетика в хрустальную солонку, опрокинула последнюю. После ужина расходиться не стали, и община в полном составе сидела на веранде, выражая поддержку уходящим на охоту братьям. В воздухе висел возбужденный треп, каждый наперебой вносил в него свою заветную байку, непременно начинавшуюся словами: «А вот со мной было...» Ритку на нервной почве тоже подхватил приступ болтливости, и она, как школьница перед первым в жизни экзаменом, пыталась нахватать побольше советов и рекомендаций, задавая подчас и вовсе невероятные вопросы о совершенно фантастических и потому невозможных осложнениях. Но вот на веранду наконец вышел хозяин, и пересуды прекратились, все поняли – пришла пора ехать. Миша подогнал серую «Волгу» к задним воротам. Хозяин сел впереди, Рита со Стасом – на заднее сиденье. Провожающие разошлись.
На кладбище прибыли без происшествий. Да и какие могут быть происшествия на пустой окраинной дороге! Миша на всякий случай поставил «Волгу» на сигнализацию, хотя к ней, как и к любой машине, принадлежавшей семье, никто бы и под страхом смерти не подошел. Но Миша любил порядок и придавал значение каждой мелочи. В полном молчании двинулись
Минут через двадцать Ритка, окаменевшая от напряжения ожидания, уловила протяжное «о-ох», похожее на вздох из-под подушки, откуда-то справа. Там, кажется, засел Стас, но она не была уверена. Сигнал означал, что есть движение в их сторону. Если жертва забредет на аллейку одна, то Стас подаст команду к нападению, шепотом прошелестев ее имя. Ритка еще усерднее стала прислушиваться. Шаги действительно были, какие-то неуверенные и шаркающие, сопровождаемые не распадающимся на слова бормотанием. Ритка огорченно подумала, что клиент скорее всего в стельку пьян, и с отвращением представила себе его небритую, щетинистую шею, соленую от пота и отвратительную на вкус. Чувство гадливости пробудило и чувство злобы к шаркающей «корове», заглушив последние остатки естественного страха перед неудачей. Шаги свернули на их проселок и бесповоротно тащили «корову» прямо на Ритку. Выброс адреналина и ни с чем не сравнимый азарт охотника были так велики, что Ритка с трудом дождалась своей «зеленой ракеты», чуть было не выскочив из-за памятника без предупреждения. И только боязнь Мишиных дисциплинарных репрессий удержала ее в рамках благоразумия. Тем более что несколько секунд спустя воздушная волна колыхнулась ветром ее имени: «Ри-и-та-а» – и ничто уже не могло остановить ее тело в гигантском прыжке.
Ритка взлетела из-за памятника, как сокол, метра на три, осознавая свою жертву всего лишь точкой в пространстве, и ринулась вниз, ошеломляюще рухнув на добычу и сбив ее с ног. Немного не рассчитав силу удара, Рита довольно сильно ударилась и сама, но все это были пустяки в ее главном моменте Дианы-охотницы. Левой рукой она тут же намертво прихватила голову жертвы и с первого раза точно прошила артерию, погрузив «комарики» в пульсирующую кровь, и начала с наслаждением пить. Почувствовав, что сыта под завязку, Рита с хлюпаньем втянула внутрь зубы и отпустила «корову», из артерии ей в лицо ударил фонтанчик крови, но добычу перехватил уже стоявший рядом на коленях Стас. Рита отошла и стала неподалеку, утирая тыльной стороной ладошки перемазанные губы и отплевываясь: солоноватая кровь все же довольно противна на вкус. Стасик тоже закончил насыщение «соком» и теперь собирал остатки в ловко подставленный специальный пластиковый мешок, чтобы на дорожке не было подозрительной лужи. Наблюдая за его четкими и выверенными на долгой практике действиями, Ритка понемногу остыла и могла уже уравновешенно воспринимать окружающую действительность. И тогда в лунном свете она увидела... И ей стало худо. Воображая свою первую охоту, Ритка рисовала в своем воображении все, что угодно, только не это. И здорового амбала, оказывающего бурное, но бесполезное сопротивление, и наглую, визжащую, размалеванную заблудшую потаскушку, и прыщавого озабоченного подростка – тип, ненавидимый ею с детства.
На кладбищенском гравии, беспомощно откинув дряблую ручонку с зажатой в ней авоськой, заполненной пустыми бутылками, лежал древний старичок, очень бедно, но аккуратно одетый и, даже сквозь пыль и кровь, чистенький и интеллигентного вида. Глаза его, белесо-голубые и мутные от старости и смерти, широко открытые, жалобно и жалко смотрели на сияющую луну. Бесцветная, застиранная штанина старательно заштопанных брюк задралась, обнажив цыплячью ножку с трогательными старческими венами. Рита смотрела на эту мертвецки синюю ногу и хотела плакать, но не смогла, а только похоронила еще одну часть себя. И не видела, как подошел и стал рядом с ней хозяин. Каким мрачным и озабоченным было его лицо, каким тяжелым, каменным взглядом он смотрел на копошащихся над трупом братьев, уже заворачивающих тело в полиэтиленовый мешок. Потом он положил теплую руку Ритке на спину, будто приобнял. Без слов. И Рита не выдержала, повернулась рывком, уткнулась Яну в грудь и затряслась, зарыдала без слез. А после с удивлением обнаружила, что хозяин не такой уж и высокий, ростом ненамного выше ее самой, и вовсе не такой уж грозный и загадочный. А даже какой-то родной, и все-все понимает, что сейчас с ней происходит, и говорит с ней, даже когда молчит, а она его слышит и утешается. И так и не поняла ее окончательно заблудшая душа, что куплена на корню, в очередной раз и теперь уже окончательно. Что нет ей исхода и никуда не деться от змеиной мудрости этого человека, даже в самых безнадежных ситуациях умеющего обращать ее слабости и разочарования себе на пользу.