Семь корон зверя
Шрифт:
Рита тоже радовалась своему возвращению в Москву, но тихо и умиротворенно и как бы секретно про себя. Хотела увидеть вновь и маму, и братишку, и даже отчима с его собаками. И главное, показать им Мишу – свою самую большую жизненную удачу. Последнее время она часто писала письма домой, пусть полуправду, но домашние верили ей, судя по ответам, так как ни за что бы не поверили, открой она им, как обстоят дела в ее нынешней действительности. Дома знали уже и про Мишу, и про хорошую работу и благодарили за деньги, которые она время от времени отсылала в Москву. К тому же хозяин и сам, и через Мишу побуждал Риту учиться дальше чему-нибудь полезному для семьи, и вот теперь в столице ей будет доступен любой, самый заоблачный вуз.
Что думал по поводу переезда сам хозяин, было неведомо, да и думал ли вообще. Ничего нельзя было прочесть по его бесстрастному лицу. Да и то, мало ли он повидал и поездил, так стоит ли брать в голову еще одну, не более как временную, веху на долгом пути, не ведущую ни в рай, ни в ад, а бог знает к чему.
Переселение
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДОМ
Глава 1
ПАЛАДИН
Никогда не мог он подумать и просто предположить, что найдет новизну и удовольствие в городских прогулках. Но в одном Ян остался верен себе и привычке – время для выходов в свет выбирал исключительно вечернее или ночное. Хотя, по правде говоря, огромный, невиданный им никогда ранее мегаполис оживал красками исключительно после захода солнца, расцветая бутонами и фейерверками вывесок, неонами необозримых рекламных щитов. Гигантская столица поглощала без остатка и обезличивала своих стояльцев, как пришлых, так и коренных жителей, и казалось, на бессчетных ее улицах, улочках и проспектах и за всю жизнь невозможно было б повстречать дважды одно и то же лицо. Но нет худа без добра, и Ян отнюдь не стремился к известности и узнаваемости, и рад был, что может совершать приятный городской моцион, не привлекая внимания, не запоминаясь, оставаясь мелкой безымянной частичкой спешащей вечно толпы. Одетый по прохладному времени в длинный кожаный плащ и не слишком изящные, но удобные спортивные ботинки, блуждал по центру сказочной столицы, не удивляя своим видом никого, благо Москву не очень изумил бы и парад нудистов, проходи он средь бела дня в лютый мороз.
А справедливости ради надо заметить, что Яну Владиславовичу, несмотря на возраст, считанный веками, никогда прежде не доводилось бывать в граде столь небывалых размеров. Конечно, в былые времена ноги его имели честь попирать мостовые Венеции и Буды, месить пыльную грязь стамбульских базаров и площадей, да мало ли еще каких поселений и городишек. В настоящем же времени нигде он и не бывал, ничего не видел, кроме пальм и пляжей Большого Сочи. И то сказать – изобильный и шумный курорт мало чем уступал по части многолюдья городам из памяти о его прошлом. Теперь же все было для Яна удивительно и внове: и подземные железные дороги – муравейники метрополитена, и бесконечные автобаны Кольцевой дороги, и умопомрачительные шпили небоскребов, прячущие свои шапки в туманных облаках. И нравы, нравы, нравы. Ничего похожего в своей безнаказанной, лютой бесшабашности Яну до сих пор встречать не доводилось. В мире нового Вавилона было все дозволено и, буде ты не искал дешевой минутной популярности, подчас криминальной и сомнительной, хоронить концы в воду не приходилось. Гигантский круговорот сам затягивал, засасывал происходящее в омуты забвения, топя в илистой грязи людей и события. Миновала весна переезда, а теперь вот и лето подошло к концу, но вкус к городским путешествиям и эскападам, зачастую совершаемым вместе с Иреной, не иссяк и не пропал, словно безалаберная столица имела неограниченный запас новизны, неисчерпаемую кладовую разнообразий своей многоликой жизни.
Поселился Ян Владиславович со всей своей общиной, однако, за городом, хоть и недалеко от Кольцевой дороги, выкупив участок неподалеку от Одинцова, в недавно отстроенном поселке, где и жил в окружении однообразных особняков новорусской ранней архитектуры. Зато владельцы окрестных угодий в соседские дела не лезли, разве что издали любопытствовали о марке машины и примерной стоимости имущества внутри изрядной бетонной ограды. Последняя отчасти отбивала охоту к более близкому знакомству, поскольку наличие неприступной изгороди и в без того тщательно и на совесть охраняемом поселке наводило любопытных на боязливо-почтительные мысли. За бетонными стенами находился же не один, а сразу три дома, благо размеры усадьбы позволяли. Главный, традиционный большой дом, место сбора семьи, и два маленьких, ибо двум любящим парам, «архангелу» со своей половиной и голубым нежным супругам, предпочтительно было проживать отдельно. Большой дом строгим фасадом, без колонн и излишеств, бойницами узких окон выходил на главные подъездные ворота – глухие чугунные створки, ощерившиеся мутными глазницами видеокамер. Два одноэтажных особнячка поменьше были отстроены в глубине участка, образуя со своим старшим братом как бы букву «П». Весь сельский жилой комплекс можно было коротко охарактеризовать одним емким словом: «твердыня», не только на глаз неприступная.
Шахтер же в целом не разочаровал своего опасного компаньона, условия сделки выполнял добросовестно, не считаясь по мелочам. Работы хватало, пригодились и юридические Мишины достоинства. Последние месяцы верный «архангел» разрывался между Москвой и присмотром за сочинским бизнесом, но доход стоил усилий. Куда труднее было удержать мадам в рамках безопасной неизвестности, ограничить хотя бы словесным убеждением ее тягу к светским мероприятиям и богемным тусовкам. Не пробыв и полугода в столице, юркая, состоятельная и красивая женщина, бесстрашно уверенная в себе, Ирена стала узнаваемой и приглашаемой на элитные сборища. К тому же созданный ею с разрешения Яна Фонд помощи молодым талантам был щедр на спонсорство не только молодым, но и звездным грандам искусства. Первый же клиент фонда, доснявший на щедрое пожертвование мадам зависший было отечественный блокбастер, превозносил дающую руку до небес, но делиться с каждым встречным своим открытием не собирался, а потому лично ввел Ирену в те круги, куда тщеславная мадам так жаждала попасть. И понеслось – приглашения, банкеты, юбилеи, собственная свита из не обученных просить с достоинством полузвезд. Денег на благотворительность у конторы хватало с избытком, и «архангел» был не промах – использовал фонд для общинных коммерческих нужд. Ян пришел в неописуемую ярость, лишь когда Сашок простодушно похвастался популярным еженедельником, где на первополосных фото с днем рождения поющей и знаменитой дивы присутствовала хоть и не на первом плане, но вполне узнаваемая мадам. Состоялся тяжелый, не вынесенный за кулисы разговор и последующее предупреждение прикрыть лавочку, буде впредь безобразие повторится. Ирена побесилась втихомолку, однако более промахов не допускала. Правда, вынужденная скромность не пошла ей во вред, а совсем наоборот: за мадам укрепилась репутация серьезного ценителя прекрасного, не разменивающегося на мишуру. Отчего последовали приглашения на достойные и закрытые для журналистов деловые рауты, постепенно превращавшие Ирену в уважаемую и труднодоступную столичную бизнес-леди, не подающую кому попало.
Однако Яну приходилось считаться с неугомонной натурой мадам, которая повадилась в возмещение тусовочных убытков таскать его по злачным местам. Но ночная жизнь, на удивление, пришлась ему по вкусу, словно вернула дни его развеселого венецианского периода, и Ян шел на поводу, в действительности получая от вылазок удовольствие. Клубные знакомые мадам, коих было превеликое множество, встречая ее в обществе странноватого и явно денежного мужчины, понимающе кивали и отводили глаза в сторону, хотя на деле не понимали ничего, да и не могли понять. Ночное общество принимало ее зловещего, несмотря на вполне добродушный вид, который мало кого мог обмануть, спутника за «крышу», которую необходимо время от времени прогуливать, и, в общем, было недалеко от истины. Ошибаясь лишь в скрытом и ехидном презрении псевдоинтеллигентов к его криминальному образу. Но снисходительное отношение к себе со стороны новоявленных приятелей мадам только забавляло Яна и играло ему на руку. Ему, рожденному вампом, никогда даже в глубине души не отождествлявшему себя с человеческим родом, было глубоко наплевать, что может думать о нем какая-то «корова».
Частенько Ян Владиславович выбирался в город и сам, в одиночестве погружаясь в суету вечерней жизни, которая, в чем он ни за что не признался бы и самому себе, заполняла вечернюю пустоту его существования. Ибо, в сущности, преданные ему братья и сестры общины как-то само собой разбились на устойчивые пары и оставили своего хозяина в гордом одиночестве, как церковного Христа на кресте, которому молятся и поклоняются, но не зовут третьим на бутылку. Для общения оставалась лишь мадам да изредка, для ночных удовольствий, глупенькая Тата. Стас, как истый волк-одиночка, примитивный и малоразговорчивый, далекий от лишних рассуждений, тем более в компанию не годился. Ян временами даже жалел о Рите, подумывая, не зря ли так опрометчиво дал ей отставку, уступив девушку ближайшему помощнику. Но возвращать Риту теперь было никак нельзя – приходилось держать марку.
В тот памятный осенний вечер Москва праздновала свой 850-летний юбилей, гуляла и шумела, цвела огнями и местами уже пьяно икала. Гулял с гражданами столицы и Ян Владиславович, на сей раз в гордом одиночестве. Откушав с мадам на плавучем «Викинге», дальше, однако, по заведениям ехать не пожелал, а, отмежевавшись от захмелевшей спутницы, углубился в веселую концертную толпу позади Блаженного собора. Там Ян и расслабился душой, рассекая, подобно крейсерскому ледоколу, плотные, вопящие людские массы. В руке он сжимал плоский коньячный «мерзавчик» «Мартеля», вызывая мимолетную зависть отоваренной низкосортным пивом молодежи. Ян и в мыслях не имел предаваться «крутому выпендрежу», а просто терпеть не мог пиво, ни в дорогом, ни в дешевом розливе. К тому же, чтобы напиться всерьез, требовалась ему куда большая емкость французского изысканного напитка.
Толпа вокруг Яна Владиславовича, напротив, изрядно умудрилась захмелеть и с пива. Кое-где ловкие руки, потихоньку от дозорных, умудрялись солидно бодяжить налитую в пластиковые стаканчики пенистую пивную массу традиционной водочной отрадой. Драк покамест не наблюдалось, но отдельные словесные перепалки доносили эхом вероятность их возникновения в близлежащих переулках поукромнее, вдали от бдительного милицейского ока.
Щекочущих застоявшиеся нервы приключений должно было хватить до утра, но для разминки можно было начать и с тинейджеровских потасовок. После можно было бы ввязаться и в рукопашные отношения с самоуверенными патрулями ОМОНа, а потом сгинуть в неизвестном направлении, оставив поверженных противников в озабоченном состоянии. Затеи шутейные и для храброго рыцаря Яноша жалкие и недостойно унизительные. Но что поделать, если на крохотных останках мощенных камнем улочек и площадей не звенят более ни мечи, ни шпаги, не ломаются в безрассудных поединках копья. И нынешние человеки, полагающиеся более на пистолеты, газовые шашки и водометы, чем на крепость собственных рук и ног, никакие не противники, а только простые «коровы», неверующие и оттого легкодоступные.