Семь кругов яда
Шрифт:
– Что зна-а-ачит отдохну? Когда подо-о-охну, тогда отдохну-у-у! – вспылил Эврард, сумрачно глядя в окно. – Иди-и-и, рабо-о-отай! У тебя что рабо-о-оты нет?
– Эврард! Так нельзя! – возмутилась я, в надежде достучаться до руководства, которое не спит и видит, как освободить свое кресло.
– Иди-и-и, я сказал! Иди! – повел плечом мой начальник, когда я положила на него руку. – Цвето-о-очек! Не нервируй меня!
– Ну хоть поешь нормально! – настаивала я, сжимая кулаки от негодования. – Понимаю, что здесь не еда, а беда! То пересолено, то недосолено, то
– Мне некогда гото-о-овить две по-о-орции! – с усмешкой ответил Эврард. – Я едва одну-у-у успеваю!
– Так чего же ты ее не ешь? – удивилась я, с подозрением глядя на мужика, который умеет готовить. Где-то редакторы Красной Книги задергались и занервничали, ибо им не терпелось внести на золотые страницы еще одно имя мужика, который не умрет от голода рядом с холодным супом, стоящим на плите.
– Ее цве-е-еточек ест! – огрызнулись мне, отворачиваясь. – Иди от сю-ю-юда! Не меша-а-ай!
Повисла тишина.
– Чего? – тихонечко переспросила я, скептически поведя бровями. – Ты хочешь сказать, что…
– Отойди к двери-и-и, - заметил Эврард. – Я брошу в тебя книгу-у-у о я-я-ядах, противоядиях и первых симпто-о-омах. Будешь прораба-а-атывать… В нашем дружном коллекти-и-иве, это неотъемлемая ча-а-асть корпора-а-ативной культуры!
– Корпоративной культуры? – переспросила я. Ах да, забыла. У него же есть зеркало, через которое можно видеть все, что происходит в нашем мире.
– Пошла во-о-он! Иначе я разозлюсь еще сильне-е-ей! – крикнул Эврард, нахмурившись. – Я кому сказа-а-ал! Я тебя сейчас убью на ме-е-есте! Считаю до тре-е-ех! Ра-а-аз! Я не шучу!
Так нечестно! За это время я даже не успею добежать до двери!
– Два-а-а! Цве-е-еточек, не выводи меня! – на меня смотрели со всей усталой суровостью, готовя в руке какой-то сгусток зеленого света. – Три-и-и!
Я бросилась, но не к двери, а нему, обнимая его, как родного, в тот момент, когда с пальцев слетело заклинание и врезалось в стену, выжигая в обоях огромную дыру.
– Бессовестный цвето-о-очек! – ругали меня, на чем свет стоит, обнимая двумя руками. – Рабо-о-отай на со-о-овесть!
– А я что? Плохо работаю?
– пробурчала я, чувствуя, как чужие руки обнимают меня за плечи. Мне не хотелось думать в этот момент ни о чем.
– Я сказал, что рабо-о-отай на совесть! Купишь со-о-овесть, отчитаешься! Пошла во-о-он! – кричали на меня, обнимая и не отпуская. – Бессовестный цвето-о-очек!
– Сандал? – спросила я, вдыхая чужой запах, пока надо мной бушевала гроза.
– Санда-а-аль, которым я в тебя запущу-у-у, если еще раз так сде-е-елаешь! – тяжело вздохнул Эврард, обнимая меня за плечи. – Ла-а-адно, мне нужно рабо-о-отать! Будешь меша-а-ать, поставлю в угол!
– Ты хоть поешь, - вздохнула я, чувствуя, как меня отстраняют. – И поспи…
– Пото-о-ом! Все пото-о-ом! – ответили мне, забирая у меня из рук мои бумаги.
Я пошла к двери, стараясь не оглядываться. Охрана смотрела на меня, как на последнего героя, которого уже не чаяли увидеть живым. Сделав несколько шагов по коридору, я почувствовала, что мне нехорошо. Я покраснела от удушающего жара мучительного стыда за свой поступок. Как я могла? Это же неправильно! У меня есть муж… Ну почти муж… Я бы сказала, что без пяти минут и пяти лет супруг… И тут я … бросаюсь на шею… Я ломала себе пальцы, кусала губы, стараясь не смотреть на тех, кто попадался мне на пути… Да как же так? Больше это не повториться! Никогда! Да!
Я пошла к двери, стараясь не оглядываться. Охрана смотрела на меня, как на последнего героя, которого уже не чаяли увидеть живым. Сделав несколько шагов по коридору, я почувствовала, что мне нехорошо. Я покраснела от удушающего жара мучительного стыда за свой поступок. Как я могла? Это же неправильно! У меня есть муж… Ну почти муж… Я бы сказала, что без пяти минут и пяти лет супруг… И тут я … бросаюсь на шею… Я ломала себе пальцы, кусала губы, стараясь не смотреть на тех, кто попадался мне на пути… Да как же так? Больше это не повториться! Никогда! Да!
Пока я сидела и высчитывала, как отбелить репутацию нашего многострадального, но пока еще не такого многочисленного, как хотелось бы мне, общества с органической неперевариваемостью к конкурентам, мое воображение рисовало идиллическую картинку. Я прямо видела чистеньких, отмытеньких, побритеньких и напомаженных принцев, в белых костюмчиках с расчёсанными волосами и добрыми взглядами на одухотворенных лицах. Вежливые до по носу канделябром, учтивые, как выходцы из светского общества… Да…
– Интересно, - улыбнулась я, закусывая губу и смущаясь. Моя рука рисовала знакомые черты и модель сюртука с воротничком стоечкой. Картинку я украсила короной, для которой придется слегка приподнять потолок, ибо не царское дело – наклоняться, а потом, тихонько хихикнув, задумалась.
– Белые тапочки рисовать? – спросила я у «портрета», который имел все шансы взять почетную грамоту на любой выставке детсадовского творчества и гран-при на фестивале современного искусства.
– Рису-у-уй! – послышался голос, заставив меня вздрогнуть. Перед глазами промелькнула зеленая бабочка. – Желательно мя-я-ягкие и пуши-и-истые. Чтобы было чем в тебя запустить, бессовестный цвето-о-очек.
Я, конечно, не сомневалась в том, что из всего мягкого и пушистого, что есть у Эврарда, единственными, кто претендовал на это почетное звание, были только тапочки. Точно так же я не сомневалась в том, что в списке вещей, которые в меня еще не летали, тапочки займут почетное место.
Отмахнувшись от бабочки, я продолжила считать, сколько времени приблизительно понадобится для того, чтобы завоевать мир. Мне было понятно, что столько не живут. В списке дел значилось найти новое помещение в замке под склад. Каморка некроманта уже превратилась в складское помещение. Самого некроманта добрым и так никто не видел, а сейчас за всеми этими флаконами, его вообще не видно. Зато прекрасно слышно. Бедолага и до этого мир не любил, а с такой производственной необходимостью, вообще обещал, что однажды он будет нас препарировать. В моем случае со всей нежностью, на которую способен.