Семь кругов яда
Шрифт:
Было темно, Эврард был занят. Шли шестые сутки его бессонницы. Медведь-шатун, разбуженный среди зимы, уже слегка побаивался подходить к Эврарду. По уверениям старожилов и «старовыжилов» еще через сутки в окрестностях даже птицы разучатся петь, а ближайшая стая волков, которая иногда подвывает в тишине ночи, будет делать это тихо-тихо… Шепотом… Собрались стаей, пошептали на луну под фонограмму и разошлись. Как уверял Рыло, скорбно опустив глаза и вспоминая падших товарищей, на десятые сутки дракон будет вынужден вежливо просить воздушный коридор, дабы
Я повернулась на бок, зевнула, понимая, что с одной стороны моя совесть чиста, как слеза младенца, а с другой стороны…. Я даже не поленилась посмотреть на «другую сторону»… меня ждут очень большие неприятности. Неприятности уже притаились неподалеку, пока я накрывала одеялом холодеющую «другую сторону», которая завтра может легко попасть под горячую руку. Ну хоть согреемся…
Стук в дверь поднял меня с кровати, заставив сонно осмотреться по сторонам.
– Цветочек! Вас зовут! – послышался голос. – Собирают всех!
Ничто не заставляет так резко продрать глаза, как крадущиеся проблемы и затаившиеся неприятности.
В тишине, в которой муха кажется соседскими колонками с тяжелым, как жизнь, роком, за столом сидели все мои «подлизники». Носач с документами, которые он прижимал к груди, Некромант с такими мешками под глазами, с которыми можно спокойно ходить, как с челночными сумками. Охрана стояла по периметру.
Стоял какой-то немой вопрос и гробовая тишина. Все стояли молча, стараясь не смотреть на черный трон, на котором сидел Эврард. Вид у него был измученным и страшным. Вместо привычной улыбки на лице застыла холодная, непроницаемая маска.
– Итак, - глухо произнес он, вставая с трона. Все опустили глаза, стараясь не смотреть на Эврарда. Стол был завален флаконами, бумагами, каталогами которые не успели убрать. Три канделябра стояло в ряд. Оплывшие свечи застыли каплями воска на подсвечниках.
– Цветочек! – ко мне протянули руку. Я послушно подошла, чувствуя, что ничего хорошего это не предвещает. На меня посмотрели зеленые глаза подернутые тенью нечеловеческой усталости.
– На подлокотник, - негромко произнес Эврард. Я проследовала на указанное место, пока Эврард повернулся ко мне спиной. Тревожная тишина стала еще тревожней.
– Я. Безумно. Рад. Тому. – отчеканил наш гениальный, делая шаг вперед. – Что. В нашем. Замке. Появился. Как бы это правильно назвать? Гуманист, наверное. Где-то здесь сидит самый добрый человек на свете! Ну же? Кто у нас тут самый добрый? Кто у нас тут проявляет высо-о-окие моральные качества?
Я сглотнула, чувствуя, что мне как-то зябко.
– Но раз здесь есть воплощение добра и милосердия, то ему должен быть противовес. Воплощение зла и жестокости. Как вы думаете, кто-о-о это?
– произнес Эврард, вскидывая голову и беря в руки наш увесистый каталог. Пролистав его и опустив глаза, он захлопнул его с тревожным звуком. – И почему-у-у честность не иде-е-ет по акции с доброто-о-ой?
Если бы не то, как он держал каталог в руке, я бы уже созналась.
–
Некромант со стоическим молчанием подставился под канделябр, понимая, что пример ранее юркого, а ныне лежащего и стонущего на полу с производственной травмой головы Носача, который рефлекторно дернулся от летящего средства для стирки, не очень вдохновлял остальных. Стены были забрызганы продукцией. В некоторых даже были дыры. Разбитые, и как показал опыт, многоразовые канделябры, валялись на полу. Каталоги, растрепав страницы летали по залу, заставив всех вспомнить, какой у них был тираж. Под столом, насколько я помню, стоял деревянный ящик с сотней каталогов, а все дружно молились, чтобы Эврард о них не вспомнил.
– Я кому сказал! У нас сейчас не самое лучшее положение! – орал он, запуская флакон с духами прямо в гущу уцелевших сотрудников. – Вы понимаете, что нас сейчас вытесняют с рынка! И что? Вы выпускаете человека, который тут же пойдет и за деньги сольет кому нужно все, что о нас знает!
Нет, ну за это можно быть спокойной. Проектор обещал, что никому ничего не скажет. Художественная сборная по гребле в одной производственной байдарке превратилась в дружную сборную по выгребанию.
– Вы понимаете, что мы стоим на пороге войны! – об стену разбился второй флакон духов, которым мы еще не придумали названия. Теперь я знаю, чем пахнут неприятности.
Через полчаса кидать было нечего. Растрепанный и злой Эврард тяжело дышал. Влетело даже охране, которая стоически переносила удары.
– Вон, - процедил он, заложив руки за спину. – Все вон. И охрана тоже.
Я никогда не думала, что раненые на производстве могут уползать с такой ошеломительной скоростью. Рассосавшись буквально за секунды, они оставили нас одних. Под столом раздался мучительный стон.
– Тебе что? – процедил Эврард, глядя на Носача. – Особое приглашение нужно?
Дверь захлопнулась, оставив нас двоих.
Что-то я решила повременить с чистосердечным признанием. Я даже склоняюсь к тому, что проще унести тайну в могилу.
Эврард подошел к трону, тяжело опустился на него, а потом стянул меня с подлокотника себе на колени боком к себе, положил подбородок мне на плечо, и я почувствовала на своей шее, сбившееся, тяжелое дыхание. Он молчал, и я молчала.
Время измерялось его вздохами. Обняв меня за талию руками, Эврард просто медленно успокаивался, слегка покачиваясь. Не знаю, сколько времени прошло, но дыхание постепенно выравнивалось.