Семь минут

Уоллес Ирвин

— Хотите ли вы этим сказать, святой отец, что цензоры списка непогрешимы и никогда не допускают ошибок?

Дункан с другого конца комнаты заявил протест. Защита пытается спорить. Протест принят.

Барретт попытался перефразировать вопрос.

— Отец Сарфатти, признавались ли цензоры, составляющие список, когда-нибудь в совершении ошибок?

— Конечно, ошибки совершались, — спокойно ответил отец Сарфатти. — Когда члены святой инквизиции обнаруживали, что ошибались в отношении какой-нибудь книги, они никогда не забывали исправить ошибку. В список были включены труды Галилея. Когда позже была доказана ошибочность этого решения, наши цензоры отменили запрет на его работы. Но я не могу заставить себя поверить, что церковь когда-нибудь снимет запрет с «Семи минут».

В полном отчаянии Барретт уже подумывал, чтобы отпустить свидетеля, но решил все же предпринять последнюю попытку. Третий момент в перекрестном допросе. Встреча с Дж Дж Джадвеем в Венеции.

— Святой отец, ранее вы заявили, что ватиканский эмиссар лично встретился в Венеции с Джадвеем и попытался уговорить его отречься от книги. В ваших документах сказано, где конкретно произошла эта встреча?

— Во Дворце дожей, в Зале совета десяти.

— Сколько она продлилась?

— Пятнадцать минут.

— Джадвей в своем заявлении объяснил как-нибудь отказ отречься от «Семи минут»?

— Нет.

— Мистер Леру показал, что это был мрачный период в жизни Джадвея, всего за несколько месяцев до самоубийства, когда он якобы испытывал угрызения совести от того, что написал «Семь минут». Вы не находите, что если мистер Леру прав, то на месте Джадвея было бы естественнее отречься от книги и покаяться?

— Я не обладаю информацией о том, что было для него в то время естественным, а что — неестественным. Я могу только еще раз повторить, что он проявил упрямство и отказался покаяться.

— В отчете о встрече имеется хоть какое-нибудь описание Джадвея?

— Нет.

Барретт заколебался. Ему хотелось закрыть этот вопрос, но все же он не смог удержаться, чтобы не задать еще один вопрос.

— Отец Сарфатти, не написано ли в вашем архивном документе, был ли Джадвей пьян на той встрече?

— Там не написано, что он был пьян… С другой стороны, сэр, там и не говорится, что он был трезв.

Барретт улыбнулся. Туше. Он заслужил это. Напросился и получил. Он нарушил золотое правило перекрестного допроса: никогда не задавать важного вопроса, если не знаешь, какой на него получишь ответ. Барретт отпустил свидетеля кивком головы:

— Спасибо, святой отец. Защита закончила, ваша честь.

Вслед за итальянским священником окружной прокурор Элмо Дункан пригласил известного критика из Англии, который только что прилетел из Лондона. Он выступил в качестве специалиста, чтобы показать, что книга Джадвея является непристойной. От Иэна Ашкрофта несло одеколоном «Зизани де Фрагонар». Это был тщедушный, смешной и очаровательный мужчина из той породы людей, которые всегда оказываются лучше вас. Последнее слово всегда остается за ними, и оно жалит, как укус скорпиона. С такими людьми Барретт никогда не мог поддерживать светскую беседу. Еще опаснее Ашкрофт мог оказаться в зале суда. Поэтому Барретт решил ограничить перекрестный допрос всего несколькими минутами.

В 1935 году Ашкрофт работал в огромном лондонском литературном агентстве и продавал права и лицензии. Ему представилась возможность продать права на издание «Семи минут» за рубежом. Дункан поинтересовался его успехами. Успехи были неважные, даже плачевные, признался Ашкрофт. Он разослал экземпляры книги Джадвея агентам и издателям в Великобритании, Голландии, Скандинавии, Германии, Франции, Италии, Испании, Португалии. Лишь один немец проявил интерес («здесь мораль нарушается чаще, чем в Гамбурге и Франкфурте»), но в конце концов и он отказался. «Семь минут» нигде не вызвала интереса и была отвергнута всеми иностранными издателями.

Дункан захотел узнать, почему «Семь минут» была единодушно отвергнута.

— По-моему, это довольно очевидно, — ответил Ашкрофт. — Это ужасная книга, страшно непристойная и полная грязи. Издатели из Голландии, Испании и Португалии отказались от нее, написав, будто сговорились: «Мистер Джадвей обладает самым сомнительным качеством. Он ухитрился написать самую мерзкую и непристойную книгу в истории литературы».

Барретт очень осторожно начал перекрестный допрос. Если мистер Ашкрофт был такого низкого мнения о «Семи минутах», зачем он вообще взялся за продажу прав на нее?

— Мистер Барретт, я тогда был розовощеким юнцом, наглым и честолюбивым. Мне очень хотелось показать себя. В то время я ухватился бы даже за продажу «Майн кампф», если бы предложили.

Согласен ли мистер Ашкрофт, что всего несколько американских книг того периода, и даже современных, были переведены и изданы в Европе?

— У меня были некоторые книги американских авторов, права на издание которых я продал чуть ли не дюжине иностранных издателей.

Но чтобы это была первая книга неизвестного американского писателя? Неужели он надеялся, что ее издадут в Швеции, Германии, Франции, Италии, Испании?

— Нет, мистер Барретт, я не надеялся, что она будет переведена и издана в этих странах. Однако ее могли бы издать в Великобритании. Я очень рассчитывал продать права в Великобритании и хотя бы еще где-нибудь.

Тогда что же показалось мистеру Ашкрофту таким необычным в том, что он не сумел продать «Семь минут» малоизвестного Джадвея иностранным издателям?

— Необычным было то, мистер Барретт, что «Семь минут» оказалась единственной книгой неизвестного писателя, которую, по моим сведениям, не удалось продать ни в Великобритании, ни на континенте, ни в какой другой стране. Никто, абсолютно никто не хотел издавать ее. Вы должны признать, что это фантастическое достижение в кавычках, которое вполне достойно занесения в «Книгу рекордов Гиннесса» рядом с изобретателем кроссвордов, англичанином Артуром Винном, который придумал первый кроссворд в тысяча девятьсот тринадцатом году для нью-йоркской газеты. Вы не находите, что это «достижение» еще значительнее?

Через полчаса очередной свидетель заканчивал отвечать на вопросы Элмо Дункана.

Этим свидетелем, скользким, как уж, и точным, как компьютер, оказался Харви Андервуд, специалист и мастер по проведению опросов общественного мнения.

Его появление для Зелкина с Барреттом оказалось таким же неожиданным, как и появление отца Сарфатти. Они не сразу поняли, что нужно было обвинению от Андервуда, но скоро это стало ясно, и даже Барретт выразил шепотом свое восхищение окружным прокурором.