Семь минут
Шрифт:
Если бы протеста не последовало, он мог бы пойти дальше.
«В случае необходимости мы докажем, что чтение эротических книг не толкает читателей на насилие. Доктор Уорделл Б. Помрой, работая в институте Кинси по изучению секса, участвовал в проведении опросов, в ходе которых было опрошено более восемнадцати тысяч человек. Он пришел к выводу, что порнография является слабым сексуальным стимулятором. И мы намерены подтвердить эту мысль показаниями наших свидетелей. Мы готовы доказать, что сексуальные фантазии, вызванные порнографией, не только безвредны, но часто оказывают даже положительное воздействие. Доктор Сол Гордон из Нью-Йорка сказал: „За тринадцать лет работы психологом я не встретил
В те короткие секунды, пока Барретт пил воду, он решал, сказать это или промолчать. Судья Апшо стерпел поведение Дункана и его собственные попытки выйти за рамки вступительного слова, но его терпение не безгранично. Резкое замечание со стороны Апшо могло разом перечеркнуть все достижения. Поэтому Барретт решил до поры до времени не нарушать правила.
Барретт посмотрел на Зелкина. Ему показалось, что Эйб прочитал его мысли, потому что тот едва заметно кивнул. Успокоенный, Барретт поставил стакан и вернулся к скамье, на которой сидели присяжные заседатели.
— Представитель народа, — сказал Майк Барретт, — считает, что дело подразделяется на три вопроса. Защита же придерживается мнения, что это дело состоит из одного вопроса — не двух и не трех, а только одного. Первый вопрос народа — продавал Бен Фремонт «Семь минут» или не продавал — не рассматривается нами как отдельный вопрос. Мы согласны с тем, что мистер Фремонт продавал книгу. У него такая профессия — торговать книгами. Он не является судьей в области литературных достоинств, он владелец книжного магазина в Оуквуде и живет тем, что круглый год торгует книгами. Он представляет благородную профессию, которую Томас Джефферсон защищал в тысяча восемьсот четырнадцатом году, когда написал сочувственное письмо филадельфийскому книготорговцу. Против того тоже было возбуждено уголовное дело. «Я с ужасом узнал, что в Соединенных Штатах Америки… вопрос о книгах может рассматриваться мировым судьей». Что касается второго пункта народа — мистер Фремонт знал содержание «Семи минут», — защите он тоже представляется лишь частью основного вопроса. Мы считаем, что главный вопрос заключается в том, можно ли считать «Семь минут» Дж Дж Джадвея непристойностью с точки зрения закона. Все дело, по нашему мнению, упирается в дилемму: что является непристойным, а что — нет.
И вновь Барретту захотелось ступить на зыбкую почву, чтобы придать своим словам больший вес.
Его так и подмывало рассказать анекдот: «Кто может диктовать вкусы, когда они так сильно разнятся? У нас в каждом штате разные вкусы, не говоря уже о других странах. Вот группа англичан отправилась однажды в пустыню к султану. В присутствии англичан жена султана слезла с верблюда. При этом ее платье задралось, и прелести оголились. Думаете, султан смутился? Наоборот, он был доволен, потому что жена не открыла лицо».
Барретт не сомневался, что присяжным понравится рассказ и он добьется своего. И все же он знал, что жене султана никогда не удастся слезть с верблюда. Ее остановит протест Дункана. Не было смысла жертвовать бедной арабкой сейчас. Лучше приберечь ее для заключительной речи.
Барретт печально вздохнул и ступил на узкую и прямую тропу.
— Леди и джентльмены, если нам удастся доказать, что эта книга написана с честными помыслами, что она не выходит за рамки приличий, установленные современным обществом, что книга имеет огромную общественную ценность и художественные достоинства, тогда мы докажем, что «Семь минут» не приходит в противоречие со вторым пунктом триста одиннадцатой статьи. А если она не является непристойной, тогда станет очевидно, что мистера Фремонта нельзя обвинять в распространении непристойной книги. То есть если мы сумеем доказать вам, дамы и господа, что «Семь минут» — вполне пристойная книга, тогда мы докажем, что Бен Фремонт не совершал никакого преступления.
Майк Барретт сделал паузу. Сначала он планировал закончить на другой ноте. С блеском. Утром он даже репетировал свои заключительные слова:
«Однажды с главной судебной трибуны этой страны судья Феликс Фрэнкфутер высказал на похожем процессе следующее мнение: „Государство настаивает на том, чтобы оградить основную массу читателей от книг, не слишком грубых для взрослых, на том, чтобы сохранить невинность молодежи и защитить всеобщее благополучие. Но эти благие намерения заставляют вспомнить о человеке, который сжег дом, чтобы зажарить свинью“.
Леди и джентльмены, во вступительном слове защита объявляет свой девиз: „Мы отказываемся сжечь наш дом, наш с вами общий дом, только для того, чтобы зажарить свинью“».
Превосходно, великолепно, но сейчас, в постоянно сгущающейся атмосфере непонимания, абсолютно неприемлемо.
Черт побери!
Что он сейчас сказал присяжным? Ах да, что, если доказать пристойность «Семи минут», будет доказана и невиновность Бена Фремонта.
Лучше закончить на этой чистой ноте, потому что протест Дункана расстроит мелодию.
Барретт перевел взгляд на присяжных.
— Сейчас вы знаете, что намерена доказать защита. Скоро мы представим наши доказательства. — Он сделал паузу и через несколько секунд добавил: — Леди и джентльмены, большое спасибо.
Вернувшись на свое место, Барретт почувствовал, что едва стоит на ногах от усталости. У него было такое ощущение, будто с него содрали всю плоть, но, увидев лица Эйба Зелкина и Фремонта, он понял, что мучился не зря.
Протирая очки, взволнованный Бен Фремонт наклонился к нему.
— После вашей речи, мистер Барретт, у меня поднялось настроение.
— Хорошо, хорошо. — Барретт посмотрел на Зелкина. — Как я выступил, Эйб?
— Превосходно. Ты заставил их выслушать себя. По-моему, ты догнал Дункана. Я считаю, что первый раунд закончился вничью. Это меня вполне устраивает.
— Меня тоже, — согласился Барретт и покачал головой. — Зато теперь, если только не произойдет чуда, дела наши будут плохи и мы неуклонно покатимся под откос.
— Дай срок, — ответил Зелкин. — Что-нибудь придумаем.
Барретт заметил, что в зале вдруг наступила тишина.
Судья Натаниэл Апшо кончил делать какие-то записи и обратился к прокурору Дункану:
— Народ может вызвать своего первого свидетеля.
— Спасибо, ваша честь, — поблагодарил Дункан и встал. Он быстро оглядел зал. — Народ вызывает Отто Келлога.
Через несколько секунд в зал вошел коренастый мужчина в темном костюме. Он направился к свидетельскому месту и вытянулся по стойке «смирно». К нему подошел секретарь суда и быстро протянул Библию в черном кожаном переплете.