Семь миров: Импульс
Шрифт:
— Подхвати меня клешней, — закричал он Атле. — Пациф, держись!
Пациф ничего не ответил. Атла направила клешню к Марсию. Оставалось совсем немного, чтобы взять его тело, но в последний момент Марсия потянуло вслед за пацифом в черноту космоса.
Первым оторвался трос, который соединял Марсия с астероидом. Конец, которым он был прикреплен ко льду, выскочил, и все напряжение ушло на последний трос, который соединял Марсия и корабль. Этот трос был зацеплен намертво, но Марсий опасался, что не выдержит сама веревка. К счастью, за счет того, что оборвались уже два троса, скорость их тел была сильно снижена. Последний вытянулся во всю силу, но нагрузку
Пациф не двигался. Сердце Марсия колотилось с немыслимой силой. Он успел только проверить, не рассекла ли глыба скафандр пацифа и не нарушена ли герметичность. К счастью, скафандр был цел. Пациф был без сознания, вероятно, из-за болевого шока. Но Марсий точно слышал, что он дышит. Он туго привязал пацифа к себе спина к спине тем самым тросом, что соединял их, и пошел по поверхности корабля, от выемки к выемке по направлению ко входу.
Атла встречала их возле шлюза. Она помогла затянуть пацифа внутрь.
— Осторожно! — умоляла она.
Уже внутри они сняли с него скафандр и стали осматривать рану. Кожный покров нарушен не был, но было сломано несколько ребер, и во всю спину темнела гематома.
— Жить будет, — с облегчением произнес Марсий.
Пациф стал кашлять, приходя в себя. Он открыл глаза и недовольно посмотрел на Атлу.
— Это моя вина, я чуть не убила тебя! — с надрывом произнесла она.
— Позже, — остановил ее Марсий. — Давай переместим его в лазарет.
На случай ран или болезней крамы использовали специальный контейнер с жидкостью. Они называли его Саркофаг. Он был вырублен из специальных лечебных кристаллов и заполнен водой, которая была заряжена энергетически и способствовала скорому восстановлению клеток. Они погрузили пацифа внутрь, оставив на поверхности только голову. Боль ушла моментально. На лице его читалось облегчение, после чего он сразу стал засыпать.
— Я закончу собирать лед один, осталось немного, — произнес Марсий.
— Я с тобой, — возразил пациф сквозь сон и отключился.
Марсий улыбнулся его упрямству и несколько часов просидел возле пацифа в полной тишине, отдыхая и наблюдая за ним.
Пациф наконец пришел в себя. Еле слышно постанывая, он перевернулся.
— Ты как? — участливо спросил тулонец.
— Нормально, — сквозь зубы ответил пациф.
Ему очень не нравилась эта ситуация, особенно взгляды сострадания. Марсий все понял и решил не задерживаться дольше около него.
— Не буду более тревожить тебя, пациф, если что-то нужно, я рядом, — произнес он и развернулся, чтобы уйти.
— Ёнк, мое имя Ёнк! — бросил пациф ему в спину.
Марсий остановился. Эта была своего рода победа. Пациф открыл свое имя. Он развернулся и сказал:
— Я рад, что ты жив, Ёнк!
Пациф кивнул.
Марсий поднялся к Атле. Он вновь надел скафандр и вышел в открытый космос. Сильная эмоциональная встряска изнурила его. Он был совершенно опустошен. Тулонец и представить себе не мог, что когда-либо станет так сильно волноваться из-за жизни пацифа, имени которого тогда он даже не знал.
Работая в одиночестве, Марсий был предельно осторожен, не спешил и подавал лед только небольшими порциями. Атла принимала кубы теперь медленнее и внимательнее. Цена каждой из трех жизней была слишком велика.
Марсий закончил работу один. Приборы подтвердили, что запас воды пополнен на сто процентов. Они вылетели незамедлительно. И хотя напиленные глыбы не были сплошным льдом, а содержали также примеси углерода, обработать воду можно было уже в полете. Главное — очистить ее от радиации.
Они продолжили путь к первому тоннелю. Он лежал между орбитами Юрэя и Гинеи, принадлежал системе Семь миров и считался Полуродным — так называли все тоннели, у которых один вход располагался внутри системы Семи миров, а другой — за его пределами. И только если оба конца находились в Семи мирах, тоннель называли Родным. Границы системы определял сам Оникс, все, что попадало под силу его притяжения, принадлежало ему, все, что нет, считалось иным миром. Время полета до входа в туннель Ольмеко составило три месяца. Это была самая трудная часть пути, привыкнуть друг к другу было непросто. Из-за сильного обоюдного недоверия работать слаженно не получалось. И Атла, и Марсий, и Ёнк часто ссорились между собой.
Раздражала одна и та же крамовская пища трижды в день, хотя там и были сконцентрированы все необходимые минералы и витамины, вкус ее настолько приелся, что осознание полезности не спасало ситуацию. Спали они по очереди, два из трех членов экипажа все время должны были бодрствовать. Хотя даже спящий пилот оставался подключен к общему сознанию звездолета и продолжал нести свои функции неосознанно. У каждого была своя каюта, что позволяло временами уединяться, но основное время они проводили в главном павильоне. Помещение это было просторным, с высоким потолком, с которого свисали тонкие кристаллы, через кончики которых в помещение поступал кислород. Но даже в этом просторном зале им было тесно втроем.
На момент, когда они подлетали к первому порталу, Марсий спал. Это была его очередь на сон, но он проснулся от того, что у него пошла кровь из носа. Он резко встал и посмотрел вниз. Несколько красных капель упали на пол. С непониманием Марсий наблюдал, как кровь собирается с пола в маленький шар, взлетает и делится пополам, затем половины ее делятся снова пополам, и так до того момента, пока микроскопические капли не смешались с воздухом и не пропали из вида, и все это за одно мгновение. Гравитация была нарушена, а значит, они были у самого входа в тоннель.
Он выбежал в павильон. Атла повернулась, посмотрела на него и произнесла:
— Мы в тоннеле! — ее голос звучал так тихо и глухо, словно шел с другого конца вселенной. Он не сразу разобрал, что она сказала. В ушах зазвенело.
«Терпи, это скоро пройдет», — зажимая уши руками, повторял он про себя.
Ощущения, которые испытывал человек, проходя по магическому тоннелю, были слишком сильными. Страшнее всего было тем, кто попадал туда первый раз. Человек не знал, чего ждать, и то, что доводилось ему встретить там, навсегда меняло его взгляд на мир. Его сознание расширялось до размеров вселенной, границы стирались, он начинал чувствовать себя могущественней, больше и, что важнее всего, переставал ассоциировать себя с каким-либо конкретным местом, планетой или звездой. Такой человек считал своим домом любой участок пространства.