Семь миров: Импульс
Шрифт:
— Смотри, самое большое отверстие символизирует спутник этой планеты, вот эти мелкие — это звезды, полоса щербинок — море, а здесь, видишь фигурку — это человек. Он одинок. Сидит в ночи у моря и смотрит на звезды, — тихо говорил Хет. — Я сделал целую серию таких камней, и этот, поверь, этот самый лучший! Если приглядеться, можно увидеть даже лицо этой крохи, — прошептал он, указывая пальцем на ямку, и впрямь напомнившую Ёнку силуэт сидящей фигуры.
Завершив разъяснение, Хет внимательно посмотрел на Ёнка, словно ожидая оценки.
— Что?
— Тебе не нравится? — грустно спросил Хет. — Ну, тогда, посмотри на это.
Хет протянул ему еще одно произведение.
Первое, что увидел Ёнк, совсем его не впечатлило — серый невзрачный предмет, напоминающий очередной камень. Недоуменно поморщившись, он хотел было встать и уйти, но восхищенный взор мурийца его остановил.
— Не суди ни о чем по оболочке. То, что снаружи кажется серым и унылым, внутри может хранить свет целой галактики, — тихо и осторожно, словно опасаясь кого-то спугнуть, прошептал Хет.
С загадочным выражением лица он медленно стал раскрывать предмет. Ёнк без эмоций всматривался в растворяющуюся щель. Эффект, произведенный от увиденного, заставил его сердце всколыхнуться. На двух белоснежных перламутровых чашах, купаясь в лучах звездного света, сияла огромная черная жемчужина. Переливаясь космическим блеском, она завораживала своей сказочной красотой. Тишина, слабое потрескивание уже затухающего костра и отголоски далеких волн океана окутывали ее слабым туманом. Она постоянно менялась, играла и настойчиво звала за собой.
— Что это? — спросил Ёнк.
— Это моя планета. Я открыл ее и живу на ней, — тихо, с улыбкой, ответил Хет.
Ёнк пребывал в молчании. Видимо, на этот счет сострить ему было нечего. Диковинный предмет был бесконечно красив. Теоретически он знал, что существуют в мире вещи, способные пробрать до слез, растопить лед в сердце даже самого последнего невидящего, пробудив в нем искру любви и света. Видимо, для Ёнка ею стала маленькая черная планета, сидящая в теплых руках человека, отнесшегося к нему с искренней добротой.
— Всмотрись в ее глубину, она отражает душу, — с улыбкой произнес Хет, поднося раковину к глазам Ёнка.
Пациф внимательно стал всматриваться в крохотный сияющий шар. Жемчужина манила его. Он не мог оторвать глаз. Он долго смотрел на нее, и неожиданно ему показалось, что он видит внутри клинок Сюйци и глаза императора. Ёнк перевел взволнованный взгляд на Хета.
— Я дарю тебе ее! — произнес Хет.
— Это же твоя планета? — напомнил ему Ёнк.
— Ты достоин ее больше, чем я, — ответил муриец.
Ёнк улыбнулся. Он и не думал, что этот необыкновенно трудный, длинный день мог так закончиться. Он смотрел на Хета с благодарностью. Никогда раньше он не встречал подобных ему людей. Этот мальчик не обижался на него ни за крики, ни за оскорбления. Он безропотно выполнял всю работу, ни разу не сорвавшись и не показав даже, что устал. От него исходило столько добра, любви и понимания. Ни с кем раньше Ёнк не чувствовал себя так уютно. Хет действительно приободрил его, и именно в этом был талант мурийца. К Ёнку вернулся его оптимизм. Ему еще сильней захотелось вернуться в его мир и спасти людей, хотя бы даже потому, что среди них могли встречаться такие, как Хет.
Глава 19. Хет и монстры
Корабль рухнул на неизвестную планету. Хет сожалел, что очнулся. Он предпочел бы уснуть навеки безболезненно, минуя стадию отравления инопланетным газом. Еще в космосе, пребывая в сознании, он жаждал этого финального столкновения с твердым космическим телом, чтобы раз и навсегда покончить с бессмысленными хаотичными скитаниями по иным мирам. Но похищенный корабль оказался умней, он словно почувствовал, что попал в зону притяжения новой планеты, активировал системы и сел на нее самостоятельно, без серьезного урона.
Страшнее всего было выглядывать в иллюминатор. За окном царила неизвестность и пустота, незнакомые сочетания цветов и форм. Хет не решался выходить.
Прошло долгих пятьдесят дней с момента, как он сел на эти камни.
«Сегодня мне пятнадцать, и я умру, — думал он. — Мой день рождения!» Хет плохо чувствовал свой возраст и не осознавал время, но сейчас он был уверен в том, что провел в этой вселенной пятнадцать лет. Во всяком случае ему хотелось так думать, чтобы хоть как-то скрасить унылый пятидесятый день своего заточения.
«Рано или поздно придется выйти, — уговаривал он себя. — Но зачем? Куда идти?»
Муриец убедил себя, что покинет корабль лишь тогда, когда окончательно иссякнет его ресурс. Время шло. Он ел и пил по крупице в день, продлевая свою агонию. На борту был скафандр, а за пределами — целая новая планета. В его прошлой жизни, оставленной на другом конце мирозданья, ему редко приходилось принимать решения за себя, а тут он был один, и кроме него самого некому было распоряжаться его последними днями.
Скафандр позволил бы ему выйти за пределы корабля, но Хет не знал, чего ждать от этого мира. Планета могла уничтожить его запредельным давлением или, наоборот, отсутствием его. Но главное, он боялся встречи с существами, населяющими этот мир, и, хотя пока еще он никого не видел, предчувствие того, что здесь обязательно кто-то есть, росло внутри него и не позволяло сделать ни шагу. Ему уже удалось пронаблюдать за сменой времени суток этого мира. Он знал, в какой момент начинает рассветать, когда темнеть, и на какое время приходится пик самой активной фазы дня.