Семь пар железных ботинок

Шубин Алексей Иванович

— До ста?

Тут Киприан вспомнил недавно полученный от приказчика урок арифметики и спросил:

— Ежели из пятидесяти восьми шестнадцать целковых отнять, сколько останется?

Ванька наморщил лоб и, подумав, ответил:

— Из восьми шесть — два, из пятидесяти десять — сорок... Сорок два! Это я в уме решил, а на счетах еще скорее бы ответил!..

Быстрый и точный Ванькин ответ разрешил долгие и мучительные сомнения Киприана Ивановича.

— Ступай домой,— сказал он Ваньке.

—

Там мать кринки с молоком приготовила, возьми их... Ныне вместе пойдем относить.

Перешагнув порог дьяконовского дома, Киприан Иванович креститься не стал, а, сняв шапку, запросто поклонился хозяевам. Разговор начал с извинения.

— Простите, что незваный пришел, по-соседски... За сынишку хочу вас благодарить. За внимание ваше и учение...

Киприан не был красноречив, но ссыльные, в первую очередь Петр Федорович, сразу догадались, что приход кряжистого сибиряка-старовера — дело непростое и что от предстоящего разговора зависит многое, прежде всего Ванькина судьба.

— Да вы садитесь, Киприан Иванович!— сказал Петр Федорович, пододвигая скамейку на более почетное, ближе к красному углу, место.

— Это мы вас за приход благодарить должны: к нам из соседей никто не заглядывает.

— Что говорить! У нас народ на знакомства тяжел... Одно то, что у нас в двадцати дворах десять вер живут. Приходской поп нас «десятиверами» зовет...

Сказав это, Киприан сейчас же понял, что говорить о вере здесь не следовало, и с облегчением вздохнул, когда Петр Федорович ответил:

— И все же во всех дворах люди живут.

— Живут... Что везде люди — это точно... Сам понял, когда у японцев в плену был. Вовсе чужой народ, язычники, а к каждому порознь подойти — все человек...

Разговор вязался туго и напряженно: каждое слово могло повести к обидному и непоправимому непониманию. И получилось очень хорошо, что Киприан заговорил о японском плене,

— А ведь мы с вами товарищи, Киприан Иванович! — воскликнул один из ссыльных, бывший моряк и хозяин волшебной книги с кораблями.

— Я тоже в плену был. На каком острове вас содержали? Может, из одного котла рис ели?

При такой встрече без воспоминаний не обойтись. Напряженные философские рассуждения уступили место фактам. Правда, факты были злые, но в оценке их разногласия не получилось. Когда моряк сгоряча пустил крепкое слово по адресу флотских офицеров, сдавших врагу почти неповрежденный корабль, но требовавших во имя сохранения чести оставления им игрушечных шпаг и кортиков, Киприан еще более крепким словом угостил пехотных командиров.

На добрый час затянулись воспоминания. Когда же разговор вернулся к делам сибирским, получилось как-то само собой, что Киприан рассказал о том, как артельные мужики взяли в оборот хозяина и его приказчика. Правда, из гордости он промолчал о собственной своей обиде, но рассказ его всем понравился.

Теперь наступила пора для разговора о самом главном. Начал его Петр Федорович, сказавший Ваньке:

— Забирай кринки и беги домой отнеси... Потом обратно вернешься.

Ванька понял, что его гонят, но во взгляде Петра Федоровича он прочитал приказание. Повернулся было за помощью к отцу, но тот не только не поддержал, но решительно стал на сторону Петра Федоровича.

— Кому сказано?.. Марш! Одна нога здесь, другая там!

Ванька шмыгнул носом и нехотя вышел.

— О нем хотел потолковать,—пояснил Петр Федорович.— Славный у вас сынишка, Киприан Иванович!..

Какому отцу не лестно, когда сына хвалят! Однако Киприан промолчал, ожидая, что будут говорить дальше.

— Большие у него способности, особенно к математике, и память замечательная. Я, Киприан Иванович, учительскую семинарию окончил, четырнадцать лет с ребятами вожусь и прямо скажу: грех будет такого парнишку без грамоты оставить. Разрешите, пока я здесь, буду с ним заниматься.

Петр Федорович сам, без просьбы, предлагал то, чего хотел Киприан Иванович, но слово «грех» заставило его насторожиться. Все на погосте придерживались взгляда, что в безграмотности греха не было (божественная премудрость переходила устным заучиванием молитв от отцов к детям), гражданская же письменность была делом новым, страшноватым и, возможно, греховным. Но Киприан понимал, что упускать счастливый случай было нельзя: слишком много обиды хватил он сам, чтобы желать того же сыну. Поэтому он ответил после некоторого размышления:

— Если о грамоте и счете разговор идет, даю на то полное мое согласие. А что касаемо веры, то — дело семейное. Мы веру от дедов и прадедов храним, и сам ее не нарушу, то ж и сыну своему заповедаю.

— Хорошо! — быстро ответил Петр Федорович.

Походило на то, что к такой постановке вопроса он был подготовлен и что вообще делам веры большого значения не придавал... Острый камень был благополучно обойден. Можно было продолжать деловой разговор.

— За такое ваше внимание в долгу не останусь,— пообещал Киприан.

— Мне ничего не надо, Киприан Иванович.

— Не золото, соседские услуги сулю...

Щекотливый разговор был прерван неожиданным появлением Ваньки. Рассудив, что его выгоняли на время, достаточное для транспортировки пустых кринок, он всемерно постарался сократить его за счет быстроты ног. Прибежал запыхавшийся и раскрасневшийся.

По усмешке отца и веселой улыбке Петра Федоровича сразу понял, что они успели договориться. Петр Федорович подтвердил его догадку, сказав:

— Раздевайся, заниматься будем.