Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин
Шрифт:
— И если позволит мне щедрый хозяин, — продолжил Микаил, — я бы приблизил Юсуфа и оставил при себе, в тех покоях, что отвёл мне, гостю, щедрый хозяин...
— Позволяю охотно, — засмеялся Асад-хан.
— Идём со мною, — обратился Микаил к Офонасу. Но, остановившись у дверцы, закрытой ковром, полюбопытствовал у Асад-хана: — Щедрый правитель отдал бы этому чужеземцу тысячу золотых монет за обращение в правую веру?
Асад-хан и Микаил рассмеялись вперегонки.
— Я бы не отдал, — сказал Асад-хан, смеясь, —
В покоях, отведённых Микаилу, Офонас встретился радостно с Хамидом-хаджи. Микаил велел подать кушанья и напитки.
— Я сейчас прикажу послать в караван-сарай за твоим имуществом, — обратился Микаил к Юсуфу. — Где ты остановился?
Офонас сказал, но добавил, что хозяин постоялого двора не отдаст то немногое, чем владеет Офонас:
— ...Я ведь ему должен...
Микаил тотчас спросил, каков долг Офонаса хозяину постоялого двора, и отослал тому деньги со слугой, который должен был взять имущество Офонаса.
— Ты накажи, чтобы шапку мою не позабыл твой служитель! — напомнил Офонас.
Микаил, смеясь, наказал слуге посланному не позабыть шапку.
Слуга ушёл, а Микаил, Хамид-хаджи и Офонас поужинали вместе. Офонас таковую легкоту чуял в себе, словно бы знал Микаила с самого детства своего и будто всегда Микаил был его покровителем и оказывал ему и самую большую милость: позволял говорить легко и свободно, будто Офонас ему ровня...
К концу ужина вернулся посланный слуга, принёс вещи Офонаса и говорил, что отдал деньги хозяину постоялого двора и что все дивятся много...
Офонас улыбался одними глазами светло-карими, представляя себе, как все сбежались на постоялом дворе и дивились одетому хорошо слуге Микаила, явившемуся на хорошем коне и с оружием хорошим за малыми пожитками Офонаса. И, улыбаясь, поглаживал Офонас старую меховую шапку, будто она была почти что живое существо, такая здесь ненужная, одинокая, непохожая на всё здесь; но она, пушистая, будто говорила, шептала Офонасу бесшумно, что где-то далеко, в далёкой дали жива заснеженная Тверь, и могилы, Настина и Ондрюшина, живы!..
Ужинали весело. Хамид-хаджи припоминал подробности путешествия, сколько он повидал, приметливый, продвигаясь с Микаилом в Хундустан... Микаил более молчал, лишь изредка и словами краткими подтверждая слова Хамида-хаджи.
После ужина подали бетель по индийскому обычаю. Хамид-хаджи сказал, что приобыкнул к этому индийскому лакомству и посмеивался сам над собою. Пожевали бетель, затем Хамид-хаджи оставил своего воспитанника наедине с Юсуфом.
— Теперь говори, — сказал Микаил. И был странен его тихий голос; в голосе этом не звучало, не билось нетерпение, а чуялась некая робость чудная, непонятная...
И Офонас принялся рассказывать, выговаривать Микаилу всё, что видел, что знал о Мубараке и Дарии-биби. Не потаил ничего!
— Он ведает от меня о твоём благородстве! — сказал Офонас Микаилу.
Тот слушал молча, не перебил ни разу; смотрел и будто и не видел Офонаса; локтем давил, придавливал тугую подушку зелёную шёлковую, ладонью подпёр щёку...
Офонас завершил свои слова, рассказав о свадьбе Мубарака — Хусейна Али с Дарией-биби.
Замолчал Офонас. И Микаил по-прежнему не произносил ни слова. Встревожился Офонас.
— Что ты думаешь делать, господин мой? — спросил.
И Микаил заговорил наконец:
— Ты не солгал в своих речах, обращённых к этому разбойнику Хундустана. Я не совершу неблагородных поступков, я не предам даже разбойника! Но пусть решает судьба. Я верю, судьба сведёт меня с ним в поединке.
Офонас понурился и не говорил ничего.
Микаил переменил позу и сидел теперь, опершись о подушки обеими руками, растопырив пальцы.
— Сыщем того, кто украл твои деньги, — сказал Микаил спокойно. — Думаешь ли ты на кого-нибудь?
— Постоялый двор — проходной двор! — сказал Офонас. — Кто разберёт!..
— С женщинами ты здесь имел дело?
— Было. Последнее время всё к одной жонке хаживал, она мне и платье мыла.
— Завтра пойдём к ней.
— Не могла она взять! Я с ней был, а вернулся — и нет денег!
— Завтра пойдём к ней.
— Не хочу! — Офонас замотал головой. — Срамно! Имел дело близкое с жонкой, деньги давал ей, а пойду сыскивать как воровку!.. Нет!..
— Не хочешь идти? Тогда к чему жалобился? Молчал бы о краже!
— Я таков: сначала говорю, после уж думаю.
— Деньги небось украл её дружок, а она навела его на тебя.
— Эй, пусть оно!
— Гляди! Я тебе должен денег дать?
— Пусть и ты, мой господин.
— Я дам тебе денег, только деньги у тебя не держатся.
— Воля твоя, господин мой. Ты уже одарил меня своим милосердием, ты уплатил мой долг.
— Я не спрашиваю тебя, что ты станешь делать без единой монеты. Мир велик, широк, и образов его много. Не всегда возможно обрести спасение жизни, но всегда возможно найти деньги на жизнь, покамест ты жив. Но не думай о моих словах. Я дам тебе денег.
— Я благодарю тебя, господин мой.
— Оставим слова благодарности. Ты согласен остаться со мной и последовать за мной?
— Куда будет твой путь?
— Мой путь будет навстречу моей судьбе. И я знаю теперь: мой путь будет навстречу разбойнику Мубараку!..
Офонас одно мгновение мыслил. И глаза Микаила смотрели досадливо и почти гневливо.
— Я не боюсь твоего гнева, господин мой. Но я последую за тобой, покамест судьба твоя не прояснится. А в прояснение судьбы твоей я верю.