Семь понедельников подряд
Шрифт:
Платочек мне Таисия дала с радостью.
– Иди, милая, иди, дело хорошее, - мелко кивала она, роясь в шкафу. – Службы у нас, правда, только по воскресеньям и по праздникам, но церковь до самого вечера открыта. И батюшка Александр такой хороший. И матушка тоже. Вот только ремонт еще когда закончат. Художник из города приезжает. Поработает – уедет, потом снова приедет. А уж строительные всякие работы – и вовсе от случая к случаю. Денег нет. Кто ж нынче в храм-то ходит! Одни бабки.
Светка увязалась за мной.
– А ты-то с чего? – удивилась я. – От не фиг делать?
– Ну…
– С тобой за компанию. Посмотрю на поповское гнездо изнутри. Одна-то я уж точно в церковь не пойду. А бывает любопытно, что там такое. Узнаю и больше любопытствовать не буду.
– Ты некрещеная?
– Нет. И слава Богу.
– Сама хоть поняла, что сказала? – фыркнула я.
– Тьфу на тебя! – отмахнулась Светка.
Церковь находилась почти в самом центре села. Странно, обычно сельские храмы стоят чуть на отшибе, на кладбищах. Но тут я вспомнила дедушкины рассказы о том, что здесь была еще и часовня. Тогда понятно. Часовня, от которой ничего не осталось, как раз на кладбище и стояла – на пригорке. Видимо, она была небольшая, вот ее и растащили на всевозможные хозяйственные нужды. А церковь большая. Интересно, что в ней было? Клуб, склад? Или вообще ничего? Судя по ее запущенному виду – именно последнее.
Хотя сама церковь была окружена строительными лесами, вокруг было достаточно чистенько. Строительные материалы сложены по углам и накрыты брезентом. Рядом – снятая главка, без креста и с прохудившейся луковицей. Вокруг все было посыпано мелким гравием, а кое-где даже разбили клумбочки. Крохотная сторожка-вагончик сияла свежей голубой краской. И ни души. Сонная летняя тишина. А потом я услышала доносящееся откуда-то тихое пение, поспешно завязала платок и поднялась по разбитым ступенькам паперти. Светка – за мной.
Внутри было темно: леса загораживали окна. Впрочем, леса были и в самой церкви. Крохотные огоньки лампадок и нескольких свечек выхватывали из мрака где иконы, где пустые рамы, где свежую роспись, а где лохмотья старой краски. Под ногами поскрипывали пахнущие смолкой доски. Царских врат не было вообще, и виден был престол с горящей перед ним толстой свечой.
Пение доносилось откуда-то сверху. Я задрала голову и увидела небольшой балкончик хоров, освещенный маленькой лампочкой. Похоже, там шла спевка церковного хора. Женщина, наверно, регент, пропевала каждому голосу его фразу, потом повторяли все вместе. Высокие голоса не так уж часто бывают красивыми. На громком звуке они резкие, на тихом – писклявые. Но ее сопрано было каким-то… прозрачным, слегка размытым. Акварельным. Оно завораживало. Низкий альт мягко вторил. Юношеский тенорок словно пунктиром подчеркивал фразы. И наконец два баса, заметно отличающиеся тембром, стелили бархатную подкладку.
Я стояла и слушала, раскрыв рот. Пели что-то торжественное и печальное, от чего щипало в носу и бежали по спине мурашки. Хотелось сесть на пол и сладко заплакать.
Светка дернула меня за руку и что-то сказала. Я отмахнулась. Пение оборвалось на середине слова. Сверху, над перильцами показалась чья-то голова, потом кто-то начал спускаться по винтовой лестнице.
– А, сатанистки пожаловали, - улыбнулся высокий молодой мужчина в длинном черном подряснике – надо понимать, это и был отец Александр. – Чем могу помочь?
Батюшка был, что называется, косая сажень в плечах. Слегка вьющиеся светлые волосы, прикрывающие воротник, и аккуратно подстриженная борода. Мягкий низкий голос с потрясающими интонациями. Я подумала, что такой священник, наверно, изрядное искушение для молодых прихожанок, если таковые имеются.
– Да никакие мы не сатанистки, батюшка, - я подошла под благословение. Он не протянул мне руку, а перекрестил и коснулся моей головы. – Просто гуляли вечером у леса, а кто-то увидел и придумал неизвестно что.
– Понятно, - он посмотрел на Светку, но та топталась в сторонке, всем своим видом показывая, что попала сюда случайно. – Откуда вы?
– Я из Питера.
– Правда? – обрадовался отец Александр. – Моя матушка тоже. Если не торопитесь, подождите, пока спевка закончится, ей приятно будет земляков повидать. Матушка, вы там долго еще?
– Иди, иди, Леночка, - сказал низкий женский голос. – Мы и без тебя допоем. Батюшка порегентует.
Высокий голос попрощался, пожелал всем ангела-хранителя, и я увидела, что по лестнице спускается молоденькая светловолосая девушка с белым шарфиком на голове. Одной рукой она придерживала тяжелый живот.
– Осторожнее, - нахмурился отец Александр. – Куда ты несешься так? И вообще, хватит, с воскресенья переходите на клирос петь. Хватит по лестнице скакать.
– Нет, - возразила матушка Елена. – Там света нет и вообще неудобно. Ничего со мной не случится.
– Запру дома и буду петь один. Без хора. Я могу, ты знаешь.
Матушка кротко улыбнулась и повернулась ко мне: видали, что творится? Я не могла не улыбнуться в ответ, потому что сразу почувствовала к ней симпатию. Словно мы были знакомы сто лет.
– Я вам не нужен? – спросил отец Александр. – Нет? Ну, тогда храни вас Господь.
Он поднялся по лестнице, и сверху снова полилась печальная мелодия.
– Пойдемте к нам? – предложила матушка Елена. – Там никого, посидим, поговорим, чаю попьем с конфетами.
– А свечки можно поставить?
– Конечно, - она открыла ящик у входа и протянула мне несколько свечей. – Хватит?
– А деньги?
– В кружку положите.
– Сколько?
– Сколько сочтете нужным.
Немало подивившись этому обстоятельству, я опустила в маленький ящичек с прорезью три сложенные десятки и подошла к большой иконе Николая Чудотворца. Вот здесь несчастный Григорий молился святителю, чтобы тот избавил его от притеснений графской дочери. Перед этой самой иконой? Я повернулась и спросила об этом у матушки.
– Нет, - вздохнула она. – Это новая. Старую сожгли. Когда церковь закрывали после революции, все иконы сожгли. Кресты, утварь изуродовали, расплющили. Хорошо хоть церковный староста как-то узнал заранее, смог прихожан предупредить. Они что могли по домам унесли, спрятали. Сейчас кое-что уже предлагали обратно принести. Но мы пока не берем – сначала вот все отремонтируем. Генка, соль, а не соль-диез! – крикнула она, задрав голову к балкону.
Мы вышли во двор, и только тут заметила, что Светки нет. Наверно, пошла домой, подумала я.