Семь раз проверь... Опыт путеводителя по опечаткам и ошибкам в тексте
Шрифт:
Вот, к примеру, фото из центральной газеты, изображающее группу участников демонстрации, которые несут на палке плакат с боевым лозунгом. Подпись гласит: «Итальянские трудящиеся в борьбе за свои права». Но слова на плакате — французские. К тому же фотография перепечатана из французского журнала «Ви увриер». Чуть больше бы внимательности — и в печать не пробралась бы досадная нелепость, на которую тотчас указали многие читатели.
Подпись под фото в другой газете: «Преподаватель Владимир Комарек дает объяснения ребятам». Но преподаватель остался за рамками клише — маленькие чешские художники рисуют одни.
Третье фото сопровождается текстовкой:
Нельзя сказать, что мы отобрали слишком сложные или спорные примеры. Но и на ровном месте можно поскользнуться и упасть. Вот чтобы это реже происходило, и полезно сохранять в памяти «эталоны» типичных ошибок.
Осталось немного коснуться группы ошибок, попадающих в печать из-за того, что данное место в тексте невозможно или очень трудно проверить. В некоторых произведениях встречаются такие, что называется, экзотические слова, которые вряд ли известны кому-нибудь ~в редакции. Чем менее распространено какое-либо слово, термин, факт, тем неусыпнее надо следить, чтобы при перепечатке рукописи, наборе и правке корректуры их случайно не исказили.
«Кисло пахло арцой — бурятским сыром».
«Позолоту стали делать на лаке мардане или при помощи специального состава — гульфарбы».
В очерке о новом нефтеносном районе упоминается еще не положенное на карту озеро Ырын-Лор.
Приведенные здесь слова имеют столь узкое этнографическое или цеховое значение, что их почти невозможно найти в большинстве доступных словарей и справочников. Нередко встречаются и факты, достоверность которых целиком ложится на совесть того, кто их приводит в печати (в первую очередь это относится к авторам мемуаров). В литературе бывали прецеденты, когда источник, использованный одним автором, позднее оказывался безвозвратно утраченным или недоступным для проверки.
Да, не скроем, что затруднения возможны на каждом шагу. Но допустимо ли преждевременно складывать свое оружие?! В наиболее критических обстоятельствах нет лучшего выхода, чем объяснить автору, публикатору или составителю сборника, что им придется взять на себя львиную долю забот о точности издания.
Впрочем, осмотрительным авторам незачем об этом и напоминать. Со слов типографских старожилов мы знаем, что, например, такой именитый автор, как академик Е.Ф. Карский, умудренный в печатном деле, дневал и ночевал в типографии Академии наук, когда сходили с машины листы его капитального труда «Белорусы». Ученый пестовал и оберегал от нечаянного искажения каждый крохотный печатный знак среди десятков тысяч букв с хитрыми акцентами и седилями. Евфимий Федорович знал, что в торжественный момент рождения книги (да какой — труда всей его жизни!) ничей глаз не заменит собственного.
На страницах этой главы мы рассмотрели около ста примеров, представляющих, как мы думаем, наиболее типичные опечатки и ошибки в тексте. Сама «кучность» выставленных на ваше обозрение промахов подтверждает, что это не частные случаи, а массовое явление. Добавим, что в «запасниках» осталась большая часть собранных материалов.
Вероятно, читатели убедились, что при всей многоли-кости ошибок большинство их имеет резко выраженные «видовые приметы». Это и позволяет положить начало их систематизации и классификации.
Резервы аккуратности
Эрудиция и методика... До сих пор мы избегали сближать эти два слова, чтобы не затрагивать деликатный вопрос, по которому нет единодушного мнения ни в теории, ни в практике. Подчас действительно трудно определить, что главенствует в каком-нибудь произведении — блестящая эрудиция автора или уменье по-новому распорядиться сравнительно небольшим запасом информации.
Но можно ли опознавать ошибки и указывать на них автору, не будучи в должной степени «подкованным» в данной области? Начитанность, широкая осведомленность, глубокие и всесторонние познания — все то, что принято понимать под эрудицией, — несомненно идут на пользу делу. Чарльз Диккенс в своей непревзойденно меткой характеристике профессии корректора признавал эти качества обязательными даже для рядового типографского труженика. В речи на собрании Лондонской ассоциации корректоров 17 сентября 1867 года он на основании личного опыта засвидетельствовал, что «работа эта не механическая, что здесь мало сноровки и навыка, но требуется еще и природный ум, и приобретенное образование, и изрядная осведомленность, и находчивость, и отличная память, и сметливость» [ 43 , с. 527].
Однако, при неизменном уважении к знаниям, фигура эрудита не у всех вызывает симпатию. Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобос, правда, берут эрудитов под защиту от тех, кто нападает на них за «механическое» накапливание знаний, но вместе с тем порицают лиц, действующих так, как будто бы цель эрудиции заключается в ней самой.
Анатоль Франс обладал неисчерпаемыми знаниями, но с холкой иронией относился к «всезнайкам» , не упуская случая высмеять их в ряде своих произведений. Один из его любимых героев, прочитавший множество книг, говорит, что потому-то он ровно ничего не знает, ибо нет книги, которая не опровергала бы другую, и, ознакомившись со всеми, не знаешь , что же думать.
Слов нет, эрудиты, несмотря на всю их ученость, не всегда оказываются на высоте положения. Одна из наиболее нашумевших историй «посрамления» эрудитов — казус с мнимым окончанием «Русалки», которое такие высокообразованные люди, как Б.Н.Чичерин, А.В. Станкевич и Ф. Е. Корш, приняли за подлинный пушкинский текст. Вирши, сочиненные ловким мистификатором, академик Корш удостоил пристального филологического разбора в официальном органе Академии наук, доказывая, что якобы записанный по памяти текст окончания драмы «не содержит в себе почти ни одного оборота или слова, которых не оказывалось бы в бесспорных произведениях Пушкина».
С решительным разоблачением подделки выступил в печати А. С. Суворин. «Казалось, встретились совершенно неравные силы — академик Корш и журналист Суворин, — писал Б. В. Томашевский. — И, однако, победа осталась на стороне Суворина» [ 109 , с. 195].
К этому эпизоду из прошлого мы обратились для того, чтобы честно предупредить читателей, что эрудиция, как бы она ни обольщала пас, — это не панацея от всех бед в печатном тексте, не сказочный «золотой ключик», надежно запирающий все двери, в которые норовит пробраться ошибка. Вместе с тем мы возражаем против того, чтобы слову «эрудит» придавался иронический оттенок и в эту графу снисходительно зачисляли каждого, кто использует свою начитанность и осведомленность, стремясь повлиять на судьбу будущей книги в смысле очищения ее от ошибок.