Семь с половиной женихов Евангелины
Шрифт:
Он потыкал гнома тросточкой, и тот, ухватив толстыми грубыми пальцами его фарфоровую чашечку, отплеснул добрую половину в свою глиняную корявую кружку и отхлебнул. Занюхал бородой, словно пил не чай, а крепчайший ром, или даже деревенский самогон, и осклабился во все свои сорок пять зубов – или сколько там зубов у гномов.
– Ы-ы-ы-ы, – сказал гном, улыбаясь мне страшно, как ощетинившийся переломанными досками забор. Он приподнял войлочные брови, обнаружив под ними необычайно голубые глаза, чистые, как у теленка. Что-то ненормальное, дикое, первобытное на моих глазах рождалось в душе гнома, он пыхтел и хрипел, как разводящий пары паровоз. И путешествие это не предвещало ничего хорошего…
– Рада, что вам понравилось, – пропищала я, мгновенно вспоминая о зельях. Кажется, гнома волшебство разбирало все больше; кто знает, что у него в голове роилось, но на мое счастье он не мог их высказать – разучился внятно излагать свои мысли за годы вынужденного безмолвия.
Но отсутствие словарного запаса он с лихвой компенсировал радостной улыбкой и непрекращающимся пугающим «ы-ы-ы-ы».
– Какой приятный аромат у этого чая, – сказал вежливый вампир, касаясь напитка губами. – Вы сами заваривали, Евангелина?
В его устах имя мое прозвучало музыкой, и я в ужасе увидела в его красных зрачках некое чувство, от которого по спине моей табуном и с криками «а-а-а-а!» промчались вниз мурашки. На голову мне словно обрушилось ведро воды, тяжелое, сбивающее с ног и напрочь выколачивающее из тела дыхание.
Вампир смотрел на меня с неприкрытым желанием. Этот взгляд был опаснее руки некроманта на заднице. Откровеннее усмешки дракона. Сильнее азарта охотников, добравшихся до нежити.
– Очень вкусно, – подтвердил дракон, допивая то, что осталось ему после дегустатора. – А еще можно… Евангелина?
Его голос повторил эту же самую штуку; дракон произнес мое имя так, что у меня трусики взмокли, я ахнула и шатнулась от него прочь, боясь, что он тотчас же исполнит все те угрозы, что я услышала в оттенках его голоса.
***
Меж тем гном, не теряя времени понапрасну, грубо впихнул в руки онемевшему от его нахальства дракону свою корявую кружку и выступил вперед, бряцая и лязгая, как рыцарь доспехами.
– Дор-рогая, пр-р-релестная Евангелина! – прорычал гном, обрушившись на колено с грохотом, как боевой слон. – С той минуты, как я увидел вас, жизнь моя потер-ряла смысл без вас в ней и без меня с вами! Я воспылал! Ар-р-р! И пока эти молокососы жмутся, как девицы в слишком узких панталонах, я р-р-решил: будьте моей женой!
Повисло гробовое молчание, в котором отчетливо было слышно, как с хрустом лопнула гномья глиняная кружка, раздавленная рукой изумленного дракона.
Да, оба зелья сработали как надо… Если бы сейчас Флятт принимал у меня экзамен, он поставил бы мне твердую пятерку.
Но… Магия пресвятая, как это понимать?! Почему именно гном кинулся делать мне предложение, самым первым?! Только на гномов действуют оба зелья разом?! На остальных нет!? Или он, что ли, был в меня влюблен?! И зелья усилили его чувства? Да ну, чепуха какая, я с ним не встречалась ни разу!
С другой стороны, а с кем из них я встречалась?! Не помню…
Тогда почему гном сделал мне предложение? Почему растолкал всех женихов? Потому что гномы невоспитанные и презирают наши обычаи?!
– Евангелина-а-а, – меж тем хрипел гном с претензией на сексуальность, – станьте же моею-ю-ю…
– Но, господин гном, – пролепетала я, – а как же ваш хозяин, господин дракон?.. Он не отпустит вас просто так жениться, вы же ему прислуживаете… А где мы будем жить?.. Да и как это возможно?..
– Хозяин? – с презрением повторил гном, обернувшись на остолбеневшего дракона, и цыкнул зубом. – Этот, что ли? Да делов-то. Хотите, я его молотом по башке тресну? Был дракон – и нет дракона. Если он стоит на пути к моему счастью, этот пень надо выкорчевать! За одним и жилплощадь освободится, Драконья гора!
– Ой, мама, – пискнула я, чувствуя, что падаю.
Впрочем, матушке было немногим лучше. Она походила на рыбу, вытащенную на сушу. Рот у нее то закрывался, то открывался, а глаза карабкались на лоб. Она не знала о Влюблярмусе и тоже подумала, что это именно гном в меня втрескался и попал в магическую ловушку.
Наверное, она сильно себя ругала.
Ничего себе, помогла, думала она.
Меж тем дракон пришел в себя.
Покраснев до самых корней волос, он подскочил на ноги, скинув на пол осколки кружки, и со всей дури треснул зарвавшегося гнома по маковке ручкой своей щегольской трости.
– Бам! – сказала гномья голова. Вероятно, где-то там, в рыжем войлоке его волос, потерялся небольшой металлический шлем.
– Гы-ы-ы, – расхохотался неуязвимый гном.
– Да ты совсем стыда лишился! – прокричал алый от праведного гнева дракон. – Ты в приличном доме! Мать твою! Ты соображаешь, кому ты предложение делаешь, мерзавец?! Каким еще молотком ты собрался меня огреть?!
И он снова злобно тюкнул гнома по маковке, высекая искру.
– Вот этим, – невозмутимо ответил гном, с кольчужным звоном поднимаясь с колен. За спинкой кресла дракона и в самом деле притаился его молот – огромная толстая дубина с нанизанным на нее огромным куском железа. – Прикажете бить, очар-ровательная Евангелина?
– Нет-нет-нет, господа! – заверещала я, нелепо маша руками, как тонущая обезьянка. – Я вам приказываю – никаких драк в моем доме! Я умоляю! Господин гном, я уважаю ваши чувства, но может, вы их как-то по-другому будете выказывать?! Я очень прошу вас, не надо никого бить своей дубиной!
– А зря, – веско произнес гном, однако, подчинившись мне беспрекословно. – Чик – и Драконья гора свободна. Там знаете, сколько богатств?!
– Ты давал клятву верности, мерзавец! – рычал дракон нервно.
– Как дал, так и обратно взял, – невозмутимо ответил гном. – Я бы немного пострадал, но быстро утешился в объятьях неср-р-равненной Евангелины.
– Что ты можешь ей предложить, мешок шерсти! – кипятился дракон.
Гном приосанился, ударил себя кулаков в грудь.
– Мальчишка! – презрительно выкрикнул он в лицо дракону. – Да мне трусы с тремя штанинами шьют!!!