Семь с половиной женихов Евангелины
Шрифт:
Ведь тогда, на дороге, я ему ответила.
Не оттолкнула и не нагрубила. Не убежала в слезах, обиженная и оскорбленная. Не покраснела от стыда.
Я обнимала его так же, как он меня, и отвечала на его поцелуй, неумело, но страстно, и он снова рассмеялся, чуть касаясь своими губами моих.
– Еще рано, – сказал он, обнимая меня. – Еще слишком рано.
Вот почему я забыла!
Он наложил на меня заклятье!
Решил ждать, когда мне исполнится восемнадцать!
Я должна была вспомнить это лето и поцелуй, его любовь, вспыхнувшую с первого взгляда, когда он мне знак подаст. Да, наверное, он приберег веточку лаванды, и просто положил бы ее на стол – или вставил в петлицу! Или надушился бы лавандовыми духами… Но я решила все взять в свои руки, и теперь память утверждала, что лавандой пахло от всех семерых, и от гнома тоже!
– Проклятый Влюблярмус!
Глава 6. Оборотень
Я твердо решила разыскать среди семерых того самого, влюбленного. Мне даже казалось, что я сама влюблена в него!
А для этого мне следовало поскорее познакомиться со всеми и как следует приглядеться. Или, может, наедине он признается мне? Но с другой стороны, наедине они мне все признаются в чем угодно, включая гнома…
Ах, как же быть…
Чтобы разом покончить с неприятными мне типами, я решила начать с оборотня. Он стоял первым в моем личном списке на вылет. Нет, не поймите меня неправильно, я ничего не имею против оборотней. Даже наоборот. Говорят, маленькие оборотни просто прелестные щенятки с розовыми брюшками. Но конкретно этот мне очень не нравился. Наверное, из-за его блох. От одного воспоминания о том, как он звучно скреб ляжку, мне казалось, что я сама чешусь. А по полу скачет целая черная куча кровососов.
Пускать к себе домой я больше не хотела. Не хватало еще заразить весь дом! Значит, мне предстояло совершить чудо героизма и самой явиться к нему в дом, познакомиться и… как можно тактичнее отказать.
Домик у оборотня меж тем оказался что надо. Отличный домик – по крайней мере, снаружи. Романтический светлый особнячок, утонувший в зелени. Наверняка розовые закаты красиво разукрашивали его белые стены, а садящееся солнце запутывалось лучами в розовых кустах и плюще. Даже обидно, что владелец такого прелестного жилища блохастый… за воркующих под крышей голубей я готова была простить ему многое, а за милые витражи на окошечках первого этажа я даже согласна была собственноручно выкупать его в полыни!
Оборотень сам открыл мне двери, когда я, разинув рот, стояла на его крыльце и рассматривала кованную серебряную ручку.
– Евангелина! – совершенно искренне обрадовался он, почесывая по своему обыкновению подбородок. – Вот это сюрприз! Простите, я совсем не ожидал…
И он потуже завязал пояс своего ярко-пунцового халата.
– Так вы впустите меня, – опасливо заглядывая ему через плечо, спросила я, – или мы постоим тут, на пороге?
– О, простите, – оборотень залился стыдливым румянцем, что сделало его милее и еще больше похоже на неуклюжего кудлатого щенка сенбернара с большими трогательными карими глазами. Он посторонился, и я прошла в его дом.
Вопреки всем ожиданиям, никаких блох тут не было. Было очень уютно и мило, пахло розовым порошком – видимо, к моему приходу все же готовились, – которым посыпали ковры и диваны. И старая добрая мамушка оборотня, шлепая тапками, принесла угощение – целую гору сладких плюшек и теплое молоко.
– Так значит, – уписывая третью по счету плюшку, посыпанную сахаром, – вы решили жениться.
Оборотень кивнул патлатой головой и улыбнулся. Он нравился мне все больше. Хотя бы потому, что изо всех сил старался не чесаться передо мной.
– Но Берни, – к слову, оборотня звали Бернардом, – ваше… э-э-э… нездоровье, – осторожно начала я разговор, ради которого и пришла сюда, – здорово меня смущает. И помешает нашему… э-э-э… семейному счастью. Я знаю, что у оборотней… э-э-э… есть куча особенностей, и… э-э-э… я не уверена, что готова буду смириться с вашими потребностями… э-э-э… побегать нагишом при луне и повыть.
Тут Берни заметно скис, и стал такой несчастный, что мне стало его жаль ото всей души.
Нет, он в самом деле был милым парнем. Даже симпатичным, но…
– Да нигде я нагишом не бегаю! – чуть не плача, ответил он. – И все белье перестирывается с розовым порошком от мастера Гарантуса! И черт бы побрал этих проклятых кровососов, но я не знаю, откуда они берутся!
И он с остервенением впился ногтями в ляжку, уже, видимо, не в силах терпеть.
Тут-то я сильно призадумалась.
Порошок Гарантуса – это вам не мой Влюблярмус. От этого порошка издохнет и дракон, если Гарантус того захочет. Значит, блохи и подавно мертвы. Да и я не чешусь, хотя битый час сижу на диване, рядом с оборотнем.
– Вы позволите? – потянулась я к вороту его халата.
– Нет, зачем, – застенчиво кутаясь в одежду, отнекивался Берни, багровея до самых бровей.
– Да бросьте стесняться! – рассердилась я. – Жениться вы на мне как собрались, если боитесь даже кусочек шеи показать? Дайте я гляну!
Оборотень, страдая, подчинился. Я отогнула бархатный воротник и ахнула. Бедняга был весь в кровавых полосах от расчесов. И никто его не кусал. А зловредная сыпь вырастала сама собой, прямо на глазах!
– Миленький мой! – всплеснув руками, воскликнула я. – Да это не блохи никакие! Это же страшная аллергия! Что вы такое съели?!
***
– Не блохи?! – насторожился Берни.
– Ну нет, конечно! – мне до слез было жаль страдальца, который все пересыпал ядовитым порошком вместо того, чтоб лечиться. – Боже мой, и как долго вы это терпите?!
– Долго, – снова застенчиво ответил оборотень.
– Быстрее зовите свою мамушку! – решительно отложив свою плюшку в сторону, велела я. – Ромашка у вас дома найдется?
– Зачем? – трусливо прижав уши, поинтересовался мой несчастный жених.
– Примете сию же минуту ванную! Это облегчит ваш зуд. Еще бы найти причину…
Но оборотень, услыхав про ванную с ромашкой, уперся, как самый настоящий пугливый щенок.
– Нет, это недопустимо! – забормотал он, запахивая халат. – Вы у меня в гостях, а я…
– Перестаньте сопротивляться! – возмутилась я. – А то я заплачу и не смогу целую неделю спать! Живо грейте воду!
Через четверть часа оборотень лежал в густой пене в ванной, с самым счастливым выражением на его физиономии. Из пены торчали только его пятки. А я, наряженная в фартук его мамушки, поливала страдальцу голову крепким зеленоватым отваром.