Семь шагов к Сатане
Шрифт:
Рано или поздно, решил я, напою Уолтера до такого состояния, что он не вынесет даже тени укрытия его ясноглазой богини истины. Я с удивлением узнал, что он химик и много времени проводит в лаборатории в замке. Это объясняло его замечание насчет формул. Он весьма ясно дал понять, какой он выдающийся химик. Позже я понял, что он не преувеличивал. Поэтому я сейчас и задержался на описании Кобхема.
Обед был удивительным, с ноткой изысканности и утонченной отчаянной веселости, под которыми все время ощущалась сталь. Единственным намеком на наше странное положение был момент, когда почтенный адвокат, взглянув на меня, предложил тост «за вновь проклятого» и когда Сатана послал за шкатулкой и показал несколько великолепных драгоценных камней, подобных которым я не видел.
Он рассказал их истории. Этот изумруд, вправленный в бирюзу, служил печатью, которой Клеопатра запечатывала письма, адресованные Антонию; это бриллиантовое ожерелье – то самое, которым кардинал де Роган хотел купить расположение Марии Антуанетты и тем самым привел в движение суд, который стал одной из повивальных бабок революции и в конце концов стоил несчастной королеве головы; эта диадема сияла среди кудрей Нелл Гвинн, посаженная там Чарльзом, ее королевским любовником; это кольцо с огромными рубинами мадам Монтеспан дала отравителю Ле Вуатюру за любовный напиток, которым надеялась подогреть остывающее сердце короля-Солнце.
Наконец он подарил маленькой француженке, сидевшей справа от него, браслет с сапфирами, принадлежавший, как он сказал, Лукреции Борджиа. Я подумал, чем же она его заслужила и не было ли ироничным указанием на это упоминание о его прежней хозяйке. Если и так, это не отразилось на ее радости.
И невероятно увеличило мое уважение к власти Сатаны то, что в этом собрании не было мелодраматической секретности, никакой маскировки, никаких избитых номеров вместо имен. Его люди встречались лицом к лицу. Очевидно, сама мысль о предательстве была невозможна, а их вера в защиту Сатаны абсолютна. Я не сомневался, что все они или большинство из них были свидетелями моего подъема по ступеням и что они видели трагедию Картрайта. Но в их поведении ничего не говорило об этом.
Они пожелали Сатане доброй ночи. Я встал и ушел бы вместе со всеми, но Сатана остановил меня взглядом и кивком головы.
– Останьтесь со мной, Джеймс Киркхем, – приказал он.
И скоро мы были одни, стол убран, слуги ушли.
– Итак, – лишенные ресниц глаза глядели на меня через край большого кубка, – итак – вы проиграли!
– Не так много, как мог бы, Сатана, – улыбнулся я, – если бы я поднялся еще немного, мое падение могло бы быть таким же, как ваше – в древности – в самый ад.
– Это путешествие, – вежливо заметил он, – было весьма интересно. Но год пройдет быстро, и вы сможете снова попытаться.
– Попытаться упасть, вы хотите сказать? – рассмеялся я.
– Вы играете с Сатаной, – напомнил он мне, потом покачал головой. – Нет, вы ошибаетесь. Мои планы требуют вашего присутствия на земле. Тем не менее я хвалю ваше благоразумие при подъеме. И признаюсь – вы удивили меня.
– В таком случае я начал службу с замечательного достижения, – я встал и поклонился.
– Пусть для нас обоих ваш год будет выгоден, – сказал он. – А теперь, Джеймс Киркхем, – я требую вашей первой службы!
Я сел, ожидая дальнейшего; пульс мой слегка ускорился.
– Юнаньские нефриты, – сказал он. – Правда, что я организовал дело таким образом, чтобы они остались у вас, если вы окажетесь достаточно умны. Правда и то, что меня позабавило бы обладание этими брошами. Я вынужден был выбирать между двумя интересами. Очевидно, что в любом случае я должен был испытать полуразочарование.
– Другими словами, сэр, – серьезно сказал я, – вы заметили, что даже вам не удастся два раза съесть один и тот же пирог.
– Совершенно верно, – ответил он. – Еще один недостаток этого так неловко созданного мира. Теперь нефриты в музее; что ж, пусть остаются там. Но музей должен заплатить за мое полуразочарование. Я решил приобрести нечто принадлежащее музею и давно интересующее меня. Вы… убедите… музей отдать это мне, Джеймс Киркхем.
– А что это? – спросил я. – И каков будет метод моего… убеждения?
– Задача нетрудная, – ответил Сатана. – В сущности, это испытание, которому подвергали всех воинов в старину, прежде чем посвятить в рыцари. Я следую этому обычаю.
– Подчиняюсь правилам, сэр, – сказал я ему.
– Много столетий назад, – продолжал он, – фараон призвал величайшего златокузнеца, Бенвенуто Челлини своего времени, и велел ему изготовить ожерелье для своей дочери. Никто не знает, было ли это по случаю ее дня рождения или свадьбы. Златокузнец изготовил ожерелье из лучшего золота, сердолика, лазурита и зеленого полевого шпата, называемого аквамарином. На одной стороне с золотым картушем с иероглифическим именем фараона мастер изобразил сокола, увенчанного солнечным диском, – это Гор, сын Озириса, в некотором смысле бог любви и страж счастья. На другой – крылатая змея, урей, несущая на себе крест с ручками, crux ansata, символ жизни. Внизу он изобразил сидящего на корточках бога со множеством годов в руках, а на его локте сидит головастик – символ вечности. Так хотел фараон.
Увы! Что такое любовь, человеческая надежда и вера?! Принцесса умерла, умер и фараон, а со временем умерли Гор, и Озирис, и все боги древнего Египта.
Но красота, которую забытый Челлини вложил в это ожерелье, не умерла. Она не могла умереть. Она бессмертна. Ожерелье много столетий лежало с мумией принцессы в ее скрытом каменном гробе. Оно пережило своих богов. Оно переживет и богов сегодняшних, и богов тысяч завтра. Незатуманенная, его красота сияет нам, как и три тысячи лет назад, когда истлевшая грудь, на которой его нашли, была полна жизни и любви и, может быть, была легкой тенью той самой красоты, которая в ожерелье бессмертна.
– Ожерелье Сенусерта Второго! – воскликнул я. – Я знаю эту замечательную вещь, Сатана!
– Я должен получить это ожерелье, Джеймс Киркхем!
Я смотрел на него в замешательстве. Если это он считает легкой службой, какова же тогда, по его мнению, трудная?
– Мне кажется, Сатана, – рискнул я, – что вы вряд ли могли подобрать другой предмет, который было бы так же трудно приобрести каким угодно… убеждением. Ожерелье охраняют днем и ночью. Оно лежит в закрытой витрине в центре сравнительно небольшой комнаты, причем – преднамеренно – в самом заметном месте этой комнаты, под постоянным наблюдением…