Семь смертей доктора Марка
Шрифт:
Но когда Марк пришёл в воскресенье к двенадцати, она уже была готова. Марк отметил, что она совсем не следит за модой. Такие туфли сейчас не носят, но потом подумал, что не всё ли ему равно, что на ней надето, ведь это последний раз, когда он с ней гуляет. Просто рассчитается за пирог и всё. Она ему совсем не нравится, хотя фигура у неё хорошая и платье с васильками хорошо подходит к её глазам. И они опять говорили про Ленинград, Марк тараторил, не замолкая ни на минуту, а она, не перебивая, слушала его. Марк купил пирожные, но заявил, что Ольгин пирог намного вкуснее. А когда получил приглашение на следующее воскресенье на пирог, но только с другой начинкой, не нашёлся, что сказать, и принял его. И в следующее воскресенье, сидя у Ольги, они опять говорили о Ленинграде. И Ольга опять слушала, не
А теперь уже слушал Марк. Оказалось, что вокруг Саратова много немецких посёлков, и немцев в Россию пригласила императрица Екатерина, которая сама была из немцев. Они полностью обрусевшие, но по-немецки она понимает, потому что её родители дома говорили исключительно на своём родном языке. Они – последнее поколение, говорящее по-немецки, а Ольга и все дети их семьи учились и говорили уже только по-русски. Раньше её семья жила хорошо и зажиточно, но потом их загнали в колхозы. Так и сказала, загнали, словно советская власть только себе хотела сделать хорошо. Ведь в колхозах намного лучше, во всех газетах писали, как поднялись удои и как теперь сообща людям легче обрабатывать землю.
Но то, что он услышал от Ольги, было настолько невероятным, что он даже не поверил. С её слов получалось, что советская власть никак не для трудящихся. Это плохая власть убийц и воров. У них всё отняли, потом, при НЭПе, они снова чуть-чуть вздохнули, и их снова ограбили, а пару лет назад ещё и сослали её деда, потому что он был пастором, ну, это как поп в церкви.
Марк с трудом жевал пирог. Какая антисоветчина! Уйти отсюда и больше не иметь с этой девицей-подростком никаких дел. Он только запьёт пирог чаем, потому что немного сушит рот. Вот он запил и сейчас скажет, но почему его рот чем-то занят? Неужели Ольга его целует? Сумасшедший воробышек… Ну не может же он оттолкнуть девушку. Это будет совсем не по-джентельменски. И потом… кажется, Марку самому это нравится. На секунду они оторвались друг от друга, Ольга виновато взглянула на него и вновь утонула в его объятиях. Больше не было Ларисы, и пирога тоже больше не было. И ходики, тикавшие на стене, куда-то исчезли. И исчез яркий дневной свет. Это Ольга, задёрнув занавески, увлекла его в спальню. Если честно, то Ольга и сама не понимала, что и зачем она делает. Это было неправильно и против всех законов её веры. Но верила ли она? Немножко, только из уважения к своим родителям, а вообще, медик не может верить в бога. Вот при них проводили вскрытие, но никакая душа из тела не вылетела. Чушь это всё, бога нет. А что есть? Есть Марк, он такой большой и добрый, нёс её из лодки до берега на руках. Но ведь не за это же она рассчитывается! Нет! Но тогда что она делает? Понимает ли она сама, что с ней происходит? Будет ли она об этом жалеть?
У Ольги не было ответов на эти вопросы, она не знала и не хотела знать, что с ней происходит. Какой-то биологический механизм включился помимо её воли, отключив защиту. Она вдыхала запах кожи Марка и сходила с ума. А когда он проводил рукой по её волосам, она превращалась в кошку, готовую тереться о ноги хозяина, лишь бы он не прекращал её гладить. Она не узнавала саму себя. Больше не было прежней провинциальной девочки, она умерла минуту назад. Она была змеёй, скинувшей старую кожу. И теперь, облачившись в свой новый костюм, она извивалась и скользила, ведь так делают змеи?
А Марк был удивлён обрушившемуся на него взрыву страстей. Было ясно, что она девственница, но у Марка не было ни единого шанса выйти отсюда, не сделав из неё женщину. Ничто не могло оторвать их друг от друга.
А когда Марк приступил к работе киномеханика и принёс в свою будку старенький матрас, Ольга принесла чистую простыню. И тогда они стали встречаться чаще, и время летело незаметно. И теперь Марк не понимал, как он сразу не разглядел её и мог строить глазки Ларисе. Ему не мешало, что она немка, ну и что? Ведь она не фашистка и совсем не поддерживает то, что творится в Германии. Она такой же советский человек, как и он сам. Он ведь тоже не русский. Когда она узнала, что он еврей, то сначала даже не поверила, т. к. представляла себе евреев совсем
А потом всё резко изменилось. Ночью позвонили в дверь, Марк слышал лёгкие шаги и понял, что Маша идёт открывать. А потом негромкий вскрик и топот сапог. Марк вскочил, собираясь броситься на помощь Маше, но, распахнув дверь своей комнаты, неожиданно увидел трёх человек в форме ОГПУ и двух соседей. Перед ними стоял бледный Евсей и что-то бормотал. Марк так и не смог вспомнить, что он говорил. Зато то, что говорил старший ОГПУшник, он хорошо запомнил. Дядя подозревается в связях с троцкистами, и ему предлагается сдать огнестрельное оружие, валюту и запрещённую литературу. Марк просто задохнулся. Да какой же его дядя враг? Какой из него троцкист? Какая валюта? А из оружия только удочки и кухонные ножи.
Они перевернули всё, включая комнату Марка. Разумеется, ничего не нашли. Взяли какие-то старые письма и несколько фотографий. Соседи-понятые поставили свои подписи и ушли, а Маша, сразу постаревшая на несколько лет, растрёпанная, в халате, застёгнутом со сбоем ряда (одна пуговица была пропущена, и теперь он сидел на ней немножко наискосок), держала в руках небольшой чемоданчик, сложив в него пару смен белья, мыло, зубной порошок, шарф. Что ещё дают с собой? Она смотрела на ОГПУшников, ничего не спрашивая, уже давно из домов их знакомых уводили по ночам людей. Маша только пыталась сообразить, что же ещё положить для Евсея. Ну конечно, тапочки! Его любимые тапочки, как же он будет ходить в тюрьме, ведь это же не улица. И пижаму? Надо ли пижаму? В чём он будет спать? А может быть, дать с собой подушку и одеяло, это было бы кстати.
Она всё стояла и смотрела на Евсея, словно прощаясь с ним навсегда. Ему дали три минуты проститься с дочерью и женой. Он вынул из кроватки сонную Ленку в майке и трусиках и поцеловал её в лоб, глаза, уши, голову, руки. А Ленка, не понимая спросонья, чего от неё хотят, слабо отбивалась от него своими тоненькими руками. А потом, увидев Марка, протянула руки к нему и скользнула в его объятья, моментально снова заснув. А Маша только слегка обняла Евсея, боясь расплакаться, а потом оттолкнула его от себя, словно бы говоря, всё, пора, и замерла, провожая его глазами до того момента, пока не захлопнулась дверь. А потом они стояли у окна, глядя, как в отступающих сумерках Евсей садится в машину, и она выезжает со двора.
И тогда Маша бросилась к телефону со словами:
– Я сейчас позвоню… это недоразумение… я этого так не оставлю.
А после сникла, поняв, что все звонки бесполезны, и сползла на стул, держа в руке продолжающую гудеть трубку. Её лицо покраснело от слёз, они струились по щекам, затекая в рот и капая на халат, но она ничего не замечала, а только раскачивалась на стуле, так же, как евреи раскачиваются, читая свои молитвы. Может быть, она читала поминальный Кадиш по своему Евсею, хотя вряд ли, женщинам запрещено читать эту молитву. Она шептала что-то своё, и Марк не решился подойти, вынуть из её рук телефонную трубку.
Вскоре пришло предписание освободить квартиру, семье врага народа не полагалась более милость советского государства. Маша с Ленкой переехали в районный центр, к Машиным родственникам, а Марк попросил место в общежитии. Ольга всё время была рядом, безмолвно угадывая все его желания. Она не отходила от Марка ни на шаг, только однажды, то ли соскучившись по своим, то ли желая отвлечь Марка от произошедшего, пригласила его съездить в посёлок и познакомиться с её родными. Марку было всё равно. И так понятно, что у них с Ольгой это навсегда и ничто не может их разлучить, но жениться сейчас, особенно после ареста дяди, он не собирался. Это было ясно и Ольге, но она о свадьбе даже не заикалась. И они просто съездили, и Марк впервые в жизни увидел, как живут немцы-колонисты. Приятно удивили ухоженные домики и чистота на улице. Люди были вежливы, но немного сторонились чужака. Марк так и не составил какого-то определённого мнения о них – слишком мало времени пробыл в поселке.