Семь трудных лет
Шрифт:
— Что я должен записывать? О чем спрашивать? — пробовал я уточнить.
— Нас все интересует, — объяснил он и быстро добавил: — За каждое донесение половина гонорара ваша…
— Это, значит, сколько? — спросил я, сделав вид, что меня интересуют главным образом деньги.
— Половина. Иногда это будет десять, а иногда и двадцать марок.
Разумеется, я согласился, ибо тогда согласился бы на все, что могло меня приблизить к цели — к возможности выполнения порученного мне Центром задания. Я знал, что Которович не хочет приезжать в Цирндорф не только из-за плохого состояния здоровья. Были и другие важные причины. Однажды его чуть не избили обитатели
Однажды, когда я выслал уже пару таких докладных на домашний адрес Которовича, я получил от него письмо, уведомлявшее, что мои тексты пошли в эфир и были подписаны, в соответствии с моим желанием, псевдонимом «Богдан Остоя».
Остоя — это название герба моих предков по мужской линии. У меня были даже некоторые угрызения совести, что я использую герб для таких целей. Но уж если задумал свое бегство на Запад мотивировать также и шляхетским происхождением (а это было одобрено в Центре), нужно было быть последовательным. Поэтому я рассказал и Которовичу, откуда взялся мой псевдоним.
— Я тоже происхожу из польско-украинской шляхты, — похвалился он тогда.
Я не так уж хорошо знал его биографию. Но одно знал точно: в период оккупации он сотрудничал с гестапо и давно не ходил бы по земле, если бы вовремя вместе с отступающим вермахтом не бежал из Польши. Милые улыбки людям, которым в другой ситуации не подал бы руки, требуют основательной тренировки. Я отрабатывал их в беседах с Которовичем. Он был мне просто необходим. В моих расчетах он являлся определенной ступенью на пути к лабиринту «Свободной Европы». Я поставил на него и интуитивно чувствовал, что не совершаю ошибки.
В конце января 1964 года Которович сообщил мне по телефону, что разговаривал обо мне уже с самим Яном Новаком.
— Директор, — говорил он явно возбужденно, — очень вами заинтересовался. Ждите приглашения в Мюнхен. Радиостанция возместит вам стоимость проезда, оплатит гостиницу, и вы получите по двадцать марок командировочных на день. Вы приедете?
Нет нужды писать, каким был мой ответ, ибо это и без того ясно. Однако я старался не проявлять излишнего энтузиазма. Выразил готовность поехать, но сделал это так, чтобы Которович не почувствовал моего радостного возбуждения. Впрочем, я не вполне поверил ему, так как он часто лгал без зазрения совести. Приглашение, однако, пришло.
В Мюнхене Которович играл роль гостеприимного хозяина. С его помощью я познакомился с городом. После совместной прогулки он повел меня на радиостанцию. Я знал, что очень многое зависит от того, какое впечатление я произведу на Новака во время личной встречи. К этой встрече, как и вообще к своей работе на радиостанции «Свободная Европа», я был подготовлен. Знал документы, которые позволили мне выработать свое мнение о личности шефа польской секции радиостанции. С мыслью о первой беседе с Новаком я внимательно читал в Варшаве книжки Мерошевского. Я ведь знал от Генрика — моего шефа в Центре, — что Новак, хотя он в этом и не признается, находится под сильным влиянием главного публициста парижской «Культуры». Уже работая в «Свободной Европе», я видел несколько раз, что Новак носит в портфеле книжки Мерошевского, читает их внимательно и делает многочисленные пометки. В период подготовки, когда было определено мое задание, я должен был в течение нескольких недель прослушивать программу передач радиостанции «Свободная Европа» на польском языке. Мне объяснили также суть американских концепций использования «Свободной Европы».
Новак принял меня в своем кабинете.
Он оказался мужчиной среднего роста и средней упитанности, подстриженным — как говорят остряки на радиостанции — под Муссолини. На первый взгляд он производил впечатление совершенно безликого человека. Сам же он хотел представиться собеседнику человеком решительным и сухим. Поэтому он выражался кратко, по-военному.
Он спросил меня коротко об учебе, о Варшавском университете, а затем предложил:
— Возьмите тексты наших передач за два дня подряд и постарайтесь написать, по возможности подробно, что вы считаете в них хорошим, а что неудачным. Будьте смелы и критичны, ибо наша деятельность — мы в «Свободной Европе» знаем об этом хорошо — не всегда бывает удачной. Человек, как вы, недавно выехавший из страны, может быть нам очень полезным и помочь в исправлении ошибок.
Затем по редакционным помещениям меня водили Юзеф Птачек, Юлицкий-Розпендовский и Цельт-Лясота. Некоторые мелкие детали этих первых бесед и визитов уже несколько стерлись у меня в памяти.
В Мюнхене я провел почти неделю за счет «Свободной Европы». Написал то, о чем просил меня Новак. Не знаю: понравились ему мои критические замечания или нет. Во всяком случае, перед отъездом мне пришлось заполнить кучу анкет и бланков и написать автобиографию, что означало, как уверял меня Которович, что радиостанция имеет в отношении меня серьезные намерения.
В конце своего пребывания в Мюнхене я снова был у Новака. На этот раз он произнес следующую короткую речь:
— Я охотно взял бы вас на работу, но в данный момент у меня нет свободной штатной единицы. Однако я верю, что какая-нибудь вакансия будет. Я знаю, что вы в настоящее время находитесь в трудном положении. Что могу вам посоветовать? Возьмитесь за какую-нибудь работу. Если вам представится возможность иммигрировать, поезжайте. Когда вы окажетесь нам нужны, мы вас вызовем из любого уголка мира. Расходы для нас не имеют значения. Ну, до свидания!
Вновь я в Цирндорфе. К удобствам, как оказалось, я привыкаю быстро. Отель, который снимала для меня радиостанция «Свободная Европа», был очень дешевым, то есть плохим. Обеды, которые я ел в Мюнхене, вряд ли можно было назвать пиршеством гурмана. Но возвращение в казарменные комнаты, к грязным одеялам, к атмосфере запущенности и равнодушия не наполняло меня радостью. Позднее, когда я уже работал в «Свободной Европе», я хорошо понимал, почему так быстро становятся покорными редакторы и дикторы, когда Новак топает ногами и кричит: «Я вас выброшу из моей радиостанции!»
Трудно сказать, оказал ли мой визит в Мюнхен какое-либо влияние на ход событий, но, во всяком случае, вскоре после моего возвращения в Цирндорф состоялось судебное разбирательство, на котором рассматривалось мое прошение о предоставлении политического убежища.
Разбирательство происходило на территории лагеря, в здании, занимаемом федеральной администрацией. Решение выносила коллегия, состоявшая из трех человек. Мне был выделен официальный переводчик. Его услугами я не воспользовался, что, как я заметил, произвело хорошее впечатление на коллегию. В ее состав входил также психолог. Помня о нем, я много рассказывал, как глубоко и болезненно переживал переселение из Виленщины в Казахстан.