Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести
Шрифт:
— Чего уставились? — поразился Филатов. — Саша, будь другом, зажги лампу.
— Зажги, — повелительно сказал Семёнов, видя, что Бармин колеблется. — А что дальше, Веня?
— Я вот что подумал, отец-командир… А что, если дадим дизелю прикурить?
Семёнов вздрогнул.
— Воздушный фильтр? — крикнул он. — Всасывающий патрубок?
Его волнение передалось всем.
— В самом деле, — ошеломлённо пробормотал Дугин. — Шанс!
— Что с лампой делать? — Бармин отвёл в сторону синее пламя.
Семёнов
— Давай!
Филатов рванул рукоятку запуска, и Семёнов поднёс пламя лампы к патрубку.
Дизель чихнул.
— Схватывает! — Семёнов ударил Филатова кулаком по плечу. — Крути!
Дизель чуть-чуть застучал… притих — страшное мгновение! — и снова застучал, всё сильнее и сильнее.
Семёнов погасил лампу.
— Чего стоите? — заорал он. — Грейте воду!
Мощное пламя авиационной подогревальной лампы охватило ёмкость. Филатов бросил рукоятку, с трудом выпрямился.
— А-а-а, сволочь! — задыхаясь, бормотал он. — Вот как мы тебя, сволочь ленивую…
Дизель ревел, набирая обороты.
Филатов, шатаясь, подошёл к Семёнову, взял его за грудь.
— Ну, кто кого? — будто в беспамятстве кричал он. — Кто?
— А ты говорил — помирать. — Семёнов обнял Филатова. — Дурак ты, Веня.
— Пусть дурак! — огрызнулся Филатов и яростно погрозил дизелю кулаком:
— Я тебе покажу! Сволочь ленивая! Я тебе покажу!
Ноги его подогнулись.
Когда поднимают флаг
От четырёх электрокаминов волнами шёл горячий воздух. Блоки радиоаппаратуры, вытащенные из спальных мешков, погрузились в живительное тепло. Иней на потолке и стенах растаял, по обоям сползали тяжёлые капли.
— Плачут стены от счастья, и потолок рыдает! — декламировал Бармин. — Плюс десять!
— Это мы поплачем, когда будем их переклеивать. — Семёнов с неудовольствием ковырнул пальцем обои. — Покоробились, чёрт бы их побрал.
— Пустяки, — беспечно отозвался Бармин, не отрывая глаз от термометра. — Плюс одиннадцать! Брысь!
Последнее относилось к Волосану, который выполз из мешка и норовил улечься перед каминами.
— В первую очередь нужно прогреть не твою шкуру, а рацию, — вежливо разъяснил Бармин обиженному псу. — Плюс двенадцать! Раздевайся, Волосан, скоро будем загорать!
— Ай да молодец! — похвалил самого себя Семёнов, поглаживая блоки. — Хорошо, что догадался с самого начала упрятать вас в мешки.
— Отошли? — спросил Гаранин.
— Пожалуй, да. Можно монтировать.
— Плюс тринадцать! — дикторским голосом возвестил Бармин. — Граждане отдыхающие, если вы не успели приобрести плавки, снимайте кальсоны и прикрывайте срам рукой!
— Сейчас я тебе найду занятие, — пригрозил Семёнов.
— По специальности, разумеется? — Бармин элегантно шаркнул унтом.
— По физиотерапии, — подтвердил Семёнов. — Берись-ка за блок, с той стороны. Мы сами, Андрей.
— А у тебя, Саша, появился конкурент, — заметил Гаранин. — Этак ты своё место потеряешь.
Волосан прилёг рядом со спящим в мешке Филатовым и зализывал царапину на его лице. Филатов беспокойно всхрапнул.
— Так бы я не сумел, — позавидовал Бармин. — Придётся оформить его на полставки фельдшера. Да ещё полярная надбавка плюс суточные — ого! Волосану от невест отбоя не будет!
— Осторожнее! — прикрикнул Семёнов. — Не мешок с картошкой перетаскиваем.
Поставив на место очередной блок, присели, отдышались. Семёнов взглянул на термометр, отключил два камина и распустил молнию каэшки. Его охватила истома, неодолимо клонило в сон, так бы и улёгся на полу где угодно, лишь бы на часок отдаться блаженному забытью. Встряхнулся, открыв воспалённые глаза.
— Чуть было не заснул.
— А ты спал, дружок, минут десять, — улыбнулся Гаранин.
— Да ну? — Семёнов покачал головой. — Старая истина, даже на секунду нашему брату нельзя размагничиваться. Чего не разбудил?
— Рука не поднялась. И к тому же музыку слушал. Никогда бы не подумал, что рёв дизеля может доставить человеку такое сказочное наслаждение. Гармония звуков! Кстати, Сергей, а почему он всё-таки заработал, в чём там было дело?
Семёнов пощёлкал пальцами.
— Как бы лучше приноровиться к невежественной аудитории… Когда Веню озарило… ну, когда он сказал: дадим дизелю прикурить, — вспомнил, что в сильные морозы при ручном запуске так делается. У нас горючая смесь не самовоспламенялась, она была… с чем бы сравнить… ну, вроде тола без детонатора. А пламя, поднесённое к воздушному фильтру, как раз и сыграло эту роль.
— Стареем мы с тобой. Стыдно признаться, а ведь я своими глазами наблюдал на Скалистом… Георгий Степаныч вот так же над дизелем священнодействовал, когда в полярную ночь аккумуляторы сели. И слова те же: «Дадим ему, родимому, прикурить!» И вот на тебе — вылетело из памяти…
— Саша, небось, слушает и думает: «Расхныкались, старые склеротики!» — Семёнов подмигнул Бармину, застегнул каэшку, поднялся. — Отдохнули? Давайте заканчивать, а то в Мирном, бьюсь об заклад, нас уже похоронили.
— Кого похоронили? — Филатов испуганно приподнялся, протёр глаза. — Меня?
Все засмеялись.
— Жить тебе до ста двадцати лет, возлюбленное чадо мое, — басом изрёк Бармин, погладив Филатова по голове. — До величавой серебряной старости. Она у тебя будет прекрасной. Как подойдёшь к пивной, люди начнут расступаться и почтительно шептать друг другу: «Это он, тот самый долгожитель Филатов, который в прошлом веке в обнимку с небезызвестным Волосаном дрых на куполе Антарктиды. Пустите его вне очереди!»