Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
Шрифт:
Николай тяжело вздохнул и сказал:
— Черт его знает, что нас там ждет! Может, Мельчаков уже заинтересовался случаем с Колыхановым? Как думаешь, Аниса?
— Я тоже об этом подумала, — ответила Аниса.
В дежурной, пахнущей керосином комнате, надвое разделенной высокой перегородкой из досок, вишняковцев встретил строгий на вид сержант милиции. Узнав, кто они, он щелкнул каблуками, выпрямился и сказал:
— Прошу! Майор вас ждет!
Майор Мельчаков славился завидным здоровьем и имел привычку жестко, как клещами, сжимать поданную ему руку. Здороваясь с ним, вишняковские мужчины кривились от боли, потом смотрели на свои сплющенные бледные пальцы и молчали. Аниса покраснела до слез и крикнула:
— Ой, товарищ майор! Что
— Виноват! Прошу садиться!
Майор кивнул на диван и кресла, нахмурился и начал мерить кабинет неторопливыми шагами, заложив за спину короткие и сильные руки. Несколько минут шагал молча, видимо собираясь с мыслями, а кожаные подошвы его хромовых, до глянца начищенных сапог как бы выговаривали: «Еще шаг — и все узнаете… Еще только один шаг — и все узнаете…»
— Помните гоголевского городничего? — наконец заговорил майор. — «Я пригласил вас, господа…» Не стану подражать великому мастеру слова, а скажу просто: я выполняю поручение Антона Ивановича Щедрова. Он поручил мне как начальнику райотдела и как члену исполкома райсовета пригласить вас и сказать, что в Вишняковскую собирается приехать… нет, нет, Журбенко, не ревизор, и ты не пугайся. В Вишняковскую пожелал приехать, вернее, пожелал вернуться на постоянное жительство ваш земляк.
— Кто он, этот земляк?
— Откуда возвращается?
— Что ему нужно в Вишняковской?
— Сразу же вношу, товарищи, ясность: тот ваш земляк, который пожелал осчастливить вас своим возвращением, является белоэмигрантом. — Возле дверей Мельчаков легко повернулся на приятно скрипевших подошвах. — Что вы так смотрите? Может, помните, в евангельской притче есть слова: «Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся…» Если не обращаться к притче, то вопрос ставится так: можем или не можем мы приютить человека? Понимаете, человека! Как в известном стихотворении: «Приютила, и согрела, и поесть дала ему…» В этом гуманном акте и вся соль. Именно приютить, накормить и согреть. Тут что важно, товарищи? Необходимо, чтобы блудный сын получил от своих родичей согласие на его возвращение. Если же родичей не окажется, тогда вариант другой: согласие колхозников. И чтобы потом, по возвращении беглеца, к нему было отношение человеческое, чтобы в родной станице он не чувствовал себя чужим. Понятно, товарищи? Или есть вопросы?
Следует заметить: в милицейских кругах майор Мельчаков слыл человеком умным, начитанным. Не было, казалось, такой книги, которую бы он не прочитал. Один называли его книголюбом, другие чудаком, потому что он читал не только романы и стихи, а и самые обыкновенные словари. Зачем нужны были начальнику райотдела милиции словари? Никто не знал. Знали только о том, что майору особенно нравилось просиживать со словарями этимологическими и узнавать, как родилось то или иное слово, как слово живет, как развивается, стареет и умирает. Видимо, те, кого Мельчаков удивлял своим пристрастием к словарям и умением наизусть цитировать знаменитых писателей, не знали, что этот подтянутый сорокапятилетний майор милиции в молодости мечтал стать лингвистом и что сбыться его мечте помешала Отечественная война. По разверстке комсомола студент филологического факультета был призван в войска НКВД. После войны продолжить учебу не пришлось. Сперва Мельчаков работал в уголовном розыске в Степновске, а затем получил назначение в Усть-Калитвинский райотдел милиции.
Недавно Мельчакова пригласил к себе Щедров. И первое, о чем он спросил, было:
«Майор, это правда, что вы запоем читаете словари?»
«Не запоем, а вообще читаю охотно».
«Похвально. И что же, чтение словарей помогает в вашей нелегкой деятельности на посту начальника райотдела?»
«Не скажу, чтобы очень помогало, но и не мешает. Во мне, Антон Иванович, давно живет любовь к слову. Понимаю, что начальнику милиции эта любовь ни к чему, но избавиться от нее не могу. Вы только об этом и хотели спросить?»
«Нет, не только об этом. Я прошу вас, как члена исполкома, ознакомиться вот с этим документом. — Щедров вынул из ящика стола разрезанный пакет с поломанными сургучными печатями. — Вишняковский казак,
— У меня есть вопросы! — сказал Николай и встал. — Первый: кто он, этот беглец? Как его фамилия? Второй: почему направляется именно в нашу станицу? Нельзя ли неожиданного гостя переадресовать в другое место, скажем, в Елютинскую — к Черноусову?
— Нельзя, товарищ Застрожный, нельзя! — строго ответил Мельчаков. — Уже потому нельзя, что этот старый человек возвращается не в Елютинскую, а в Вишняковскую и, заметьте, не жениться, не справлять свадьбу, а доживать свой век. Родная землица потянула к себе! Соображаете? Родная земля позвала! Как у Тараса Шевченко? «Як умру, то поховайте мене на могилі, серед степу широкого на Вкраїні милій…»! На чужбине, товарищи, и умирать тяжко, а не то что жить. А вот кто он? Вопрос законный. Фамилия у него, как и у тебя, Николай Федорович, — Застрожный. Случаем, он тебе не родич? Тут, как я уже сказал, решающее слово за родичами.
Не ожидая ответа, Мельчаков подошел к столу, из пакета со сломанными сургучными печатями извлек бумагу и начал читать:
«Застрожный Евсей Фотиевич. Год рождения 1900-й. Место рождения: станица Вишняковская бывшей Кубанской области. Семейное положение: холост. Русский. Сословие: кубанский казак. В годы гражданской войны служил у Шкуро сперва рядовым казаком, и позже, перед бегством в Турцию, получил нашивки казачьего урядника. Его отец Фотий Кириллович и брат Мефодий Фотиевич погибли в боях с красными конниками Ивана Кочубея. После своего бегства за рубеж Застрожный Е. Ф. первые годы жил в Стамбуле, затем в Германии и во Франции. Перед войной переправился через океан и лет десять находился в Мексике, в частности в городе Леоне. После войны вернулся в Европу в надежде получить право въезда в Советский Союз. Политической деятельностью не занимался. Последние годы проживал в Югославии — приморском городе Дубровнике. Советское правительство находит возможным удовлетворить просьбу гр-на Застрожного Е. Ф. о возвращении на постоянное жительство в родную станицу Вишняковскую Усть-Калитвинского района Южного края при условии положительного ответа со стороны родственников Застрожного Е. Ф. и отсутствия возражений со стороны жителей станицы». Что теперь еще не ясно?
— Где же он будет жить? — спросила Аниса.
— Известно, в Вишняковской. — И Мельчаков зашагал по кабинету. — Так что, Аниса Саввишна, теперь тебе надобно подумать о политико-воспитательной работе с репатриантом.
Все невесело улыбнулись, понимая шутку.
— Мне можно сказать? — поднялся Журбенко. — Я насчет того, что приютить и накормить, как советует поэзия, — это хорошо, сказать, человечно. А по какой, извиняюсь, статье расходов? Откуда взять деньги для питания?
— Сперва надо выяснить, есть ли у Застрожного родичи, а если есть, то готовы ли они взять возвращение на свое иждивение. — Майор повернулся на скрипучих подошвах и строго посмотрел на Журбенко. — Если же колхоз готов проявить гуманность, то не мне, Журбенко, учить тебя и давать советы, как и где изыскивать подходящую статью расходов. Так я понимаю? К тому же, если говорить откровенно, то богатая сельхозартель «Эльбрус» не обеднеет и тем более не разорится, если материально поможет одному человеку. Правильно я говорю? Но сперва давайте выясним вопрос о родичах. Николай Федорович, начнем с тебя. Кто он тебе, этот Застрожный Евсей Фотиевич?
— Никто! — с гневом ответил Николай.
— Не дуйся и не злись, — с улыбкой сказал Мельчаков. — А если спокойно подумать, если поискать в уме?
— Что искать? Нечего искать! Я этого шкуровца не терял и искать не собираюсь. И я говорю: никакого родства со шкуровцами у меня не было и нет.
— А если спокойно, если без нервов? — Мельчаков улыбнулся разгневанному Николаю. — Может, доводишься ему внучатым племянником?
— В нашем роду шкуровцев и вообще белогвардейцев не было и нет! — резко ответил Николай. — Разве мало на Кубани однофамильцев?