Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
Юрий Крижанич всё ещё проживал в Тобольске на положении ссыльного. Обрадовался визиту Дежнёва, принялся расспрашивать о его последних службах.
— Жду решения московских властей, — сказал он. — Не перестаю надеяться на освобождение. Пётр Иванович Годунов пообещал замолвить за меня словечко перед государем. Да умер не вовремя.
— О каком Годунове речь?
— Я говорю о прежнем тобольском воеводе, предшественнике Репнина. Ты, Семён Иванович, не мог застать его. Годуновское воеводство падает на период между двумя твоими поездками. Жаль, что не довелось тебе встретиться с Петром Ивановичем. Умница, опытный администратор. Много сделал для Западной Сибири. Упоминаю об этом в своей книге.
— Что он сделал такого, чтобы писать о нём?
— Многое сделал. Реорганизовал войско, учредил конницу, поощрял развитие земледелия. А самое-то главное, что поставят ему в заслугу...
— Что ты считаешь самым главным?
— Воевода Годунов участвовал в составлении чертежа земли Сибирской. Для этого он пользовался сказками, словесными и письменными свидетельствами русских первопроходцев. Он много расспрашивал их о походах и открытиях. Не раз Годунов беседовал со мной. А я рассказал воеводе о наших с тобой беседах, о твоём плавании. Пётр Иванович живо заинтересовался и воспользовался тем моим чертёжиком, который я начертил здесь с твоих слов. Помнишь тот чертёжик с рекой Анадырью и моржовой коргой?
— Как не помнить?
— Так что считай, Семён Иванович, в том годуновском чертеже заложен и твой немалый труд.
Сделаем небольшое отступление. Годуновский чертёж долгое время считался утерянным. Известно, что его копией пользовался в конце того же века другой тобольский картограф, Семён Ульянович Ремезов, составивший большой атлас Сибири. И лишь во второй половине XIX века его отыскал в Стокгольмском государственном архиве полярный мореплаватель Норденшельд. Правда, это оказалась лишь копия, но и она представляла огромный интерес, давая полное впечатление о первой картографической работе, посвящённой Сибири. Это была та самая копия, которую перерисовал Прютц, состоявший при шведском посольстве в Москве в конце шестидесятых годов. Из годуновского чертежа москвичи не делали большого секрета. Несколько позже ту же карту копировал военный агент при шведском посольстве Эрик Пальмквист. В настоящее время известны пять копий годуновского чертежа — три шведских и две российских (обе выполнены С. Ремезовым).
В сопоставлении с современными картами годуновский чертёж покажется нам слишком схематичным и наивным. Он не передаёт точных очертаний материка, реки представляют одинаковые извилистые линии. Составитель не знает масштаба. И всё же это новый шаг в развитии картографии. На географическом чертеже впервые запечатлены вновь открытые русскими первопроходцами реки и земли Восточной Сибири, Большого Каменного пояса на нём ещё не было, хотя обозначена река Колыма. Годунов уже располагал какими-то сведениями о первых русских путешественниках, достигавших Камчатской земли.
О чертеже Сибири, направленном Петром Годуновым в Сибирский приказ, проведали вездесущие иностранцы и постарались достать его. Клаас Прютц, находившийся в составе шведского посольства короля Карла XI, выпросил у князя Воротынского, царского родственника, чертёж буквально на несколько часов, давая обещание не копировать его. Своё обещание настырный швед, конечно же, не сдержал и работу Годунова перерисовал. Копии годуновского чертежа, целиком и по частям, попали в Западную Европу и другими путями. Один фрагмент чертежа смог приобрести Витсен. Так космографический труд тобольского воеводы Петра Годунова привлёк внимание западных картографов, нашёл отражение в развитии европейской картографии, способствуя расширению географических представлений о России в Западной Европе.
Дежнёв мог встретиться и с другим знаменитым тобольским обитателем — Семёном Ульяновичем Ремезовым, человеком разносторонних интересов, картографом, архитектором, писателем. Во время последнего посещения Тобольска Ремезову было 29 лет (он родился в 1642 году), то есть он достиг вполне зрелого возраста. Его природная любознательность, жажда знаний наверняка могли побудить его к встрече с замечательным первопроходцем. Правда, картографическая деятельность Ремезова падает на более позднее время — последние годы XVII — начало XVIII века, когда Семёна Ивановича Дежнёва уже не было в живых. Но об экспедиции Дежнёва Ремезов, несомненно, знал и использовал сведения о ней, полученные если не лично от Дежнёва, то от Крижанича либо от других сведущих людей.
Попытался Семён Иванович отыскать племянника Ивашку или узнать что-либо о его судьбе. Помог всеведущий Паисий Веретенников, ещё более постаревший, ссутулившийся.
— Племянника Ивашку ищешь? — переспросил он Дежнёва. — Не найдёшь Ивашку в Тобольске. В Тюмени он теперь служит.
— Не знаешь, дети у них с Татьянкой есть?
— Надо полагать, есть. Когда уезжали в Тюмень, жёнка Ивашкина ходила брюхатой.
— Дай-то Бог. Что знаешь о Татаринове?
— Что ему сделается? Этот нас с тобой переживёт.
— Внуков-то прибавилось?
— Каждый год прибавляется. В Москву, значит, путь держишь, атаман? Корнея-Кирилла проведаешь?
— Нет, не проведаю.
— Пошто так?
— Не понравился он мне. Либо княжеским высокомерием пропитался, либо иночество вытравило в нём всё живое. Не пойму.
— Может, и нет уже его в живых...
— Может, и нет. Плох он был, как мне показалось.
— Тогда царство ему небесное, коли помер. А Лександру проведаешь? Хороший он мужик, хоть и татарин.
— Этого непременно проведаю.
Дом Татаринова был наполнен детворой разного возраста, неугомонной, крикливой. Младший его сын уехал служить куда-то на юг воеводства, на границу с землями кочевников. А всю свою детвору оставил на попечение деда. Обрадовался Лександра визиту старого сослуживца, долго не отпускал, расспрашивал, угощал домашней снедью.
В Тобольске Дежнёв с товарищами провёл около полутора месяцев. В августе тронулись в дальнейший путь по Иртышу, Тоболу, Туре. В Верхотурье отряд прибыл уже в ноябре, когда реки у берегов окаймлял ледяной припой. Надвигалась зима. Тяжело нагруженные лодки шли против течения медленно, как ни напрягали свои усилия гребцы.
На Верхотурской таможенной заставе производили последний досмотр государевой казны. Таможенный и заставный голова Сила Садилов, осматривавший казну, заметил, что некоторые холщовые метки были повреждены и на них нанесены заплаты и заметны разрывы, наспех заштопанные. Голова потребовал, чтобы начальник отряда и целовальники, непосредственно отвечавшие за мягкую рухлядь, представили письменное объяснение порчи мешков. Дежнёв и целовальники Иван Самойлов и Гаврила Карпов составили для верхотурской таможни «сказку», в которой и дали подробное объяснение. Во время остановки в Тобольске соболиная казна была сложена для хранения в амбар, где некоторые мешки прогрызли мыши. Пришлось «мышьи пробоины» наспех зашивать, накладывать на них заплаты. Случились повреждения и во время плавания от Тобольска до Верхотурья.