Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
— Не по плечу нам морской поход. Откажемся от него.
— Что же ты надумал, Семейка? — пытливо спросил его Никита Семёнов.
— Используем сухой путь на Колыму через Камень. А для начала направим гонца с отпиской.
Речь шла о переходе с Анадыри на Колыму через водораздельный Анюйский хребет между верховьями этих рек.
Неожиданные события осложнили намерения Дежнёва. К Семёну Ивановичу пришли шестеро: пятеро бывших стадухинцев и один пришедший на Анадырь в составе отряда Моторы. Держались как-то виновато, долго не решались начать трудный разговор.
— Что у вас, мужики? — спросил Семён Иванович.
— Да вот... Не взыщи, батюшка, коли не по душе тебе такое, — начал один из шестёрки, должно быть, побойчее других.
— Что у вас случилось? Говори толком.
— Тебя, конечно, уважаем. Зазря человека не обидишь. Не то что Михайло. Тот и обругать непотребно понапрасну может, и в зубы ни с того ни с сего двинуть. Да вот какие коврижки у нас получились...
— По Михайле, что ли, соскучились? — догадывался Дежнёв. — Меня, товарищей своих бросить решили?
— Не то чтобы... Уж очень сурова служба анадырская. Охота на моржа дело нам непривычное. Устали мы. Ни дня свободного, ни просвета. Плотничать заставляешь...
— Из сбивчивых рассуждений беглого казака Дежнёв понял, что эта шестёрка не вынесла суровых условий анадырской службы. Привыкшие к прежней вольной, разгульной жизни, люди скорее готовы были мириться с тяжёлым, деспотичным характером Михайлы Стадухина, чем каждодневно трудиться в поте лица своего. Вот и решили сделать выбор.
— Не держу вас. Скатертью дорога, — только и произнёс Семён Иванович. По правде говоря, он не очень-то и жалел об этой потере. Люди, привыкшие к прежнему образу жизни, были с ленцой, требования начальника отряда выслушивали с явной неохотой.
Всё же в душе Дежнёва шевельнулась тревога за судьбу шестёрки, и он спросил:
— Вы хотя бы знаете, где сейчас обитает Стадухин с отрядом?
И услышал:
— Откуда нам знать? Поищем.
— Ищите иголку в стоге сена. Авось найдёте.
Старые соратники Дежнёва — а их осталось немного — продолжали служить под его началом и делить с ним все радости и печали. А отыскала ли шестёрка, покинувшая Анадырь, стадухинский отряд, не погибла ли в схвате с коряками, мы не знаем.
В 1653 году отряд Дежнёва ходил на неясачных анаулов. В столкновении с ними были убиты служилый человек Иван Пуляев и четверо промышленников, все старые ветераны морского похода 1648 года. Среди этих четырёх был и Мезенец, или Мезеня, тот самый, который когда-то охотился на моржей на Новой Земле и наставлял дежнёвцев по этой части. Погиб и Захаров, пострадавший от стадухинского разбоя. И ещё трое из отряда были ранены.
— Вот видишь, Никитушка, отряд потерял одиннадцать человек, если считать и тех, что ушли к Стадухину, — с горечью сказал Дежнёв своему помощнику.
— Мало нас осталось, Семейка, зело мало, — ответил Никита Семёнов.
— Малыми силами располагаем. Не можем дробить отряд.
— Ты это о чём?
— Всё о том же. Надо вести подавать о себе на Колыму. А послать можем только одного человека с отпиской да образцами рыбьего зуба.
— Но ведь дорога небезопасна. В горах можно столкнуться с нападением неясачных туземцев.
— Не преувеличивай опасность, Никитушка. На Анюйском камне анаулы давно замирились и исправно платят ясак. Пошлём надёжного человека в сопровождении вожей, наших друзей.
— Рискуешь, Семён Иванович.
— Может быть, и рискую. А что ещё остаётся нам с тобой делать?
После долгого колебания Дежнёв направил в Якутск через Колыму казака Данилу Филиппова. Данила вёз пудовый груз моржовой кости «для сглазу», то есть в качестве образца, и челобитную Семёна Ивановича. Никаких документальных свидетельств того, что Филиппов, сопровождаемый дружественно настроенными анаулами, встретился на своём пути через Камень с враждебными туземцами, чуванцами или анаулами, нет. Стало быть, до Колымы он добрался вполне благополучно. Миролюбивая и гибкая политика Семёна Дежнёва позволила русским приобрести среди аборигенов немало искренних друзей. Из таких подбирались надёжные проводники — вожи.
Как бы там ни было, Данила Филиппов достиг Колымы со своим ценным грузом цел и невредим. Летом следующего года он приплыл на коче колымского целовальника Шустина в Жиганск на Лене, а оттуда добрался на нартах до Якутска.
В эту пору якутским воеводой был Михаил Лодыженский. Он пожелал самолично встретиться с Филипповым в обширных воеводских хоромах. Приказал прислуживавшему ему молодому казаку подать Даниле ковш хмельного зелья и сказал ласково:
— Порадовал ты меня, порадовал, казак. Хорошие вести привёз. В Москве ждут моржовую кость. Искусные мастера вдохнут в неё жизнь, превратят в чудесные фигурки, причудливые резные украшения. Костяными пластинками разукрасят парадную мебель в царских и боярских палатах.
А про себя честолюбивый воевода подумал — уж теперь-то государь милостиво обратит внимание на воеводское усердие, обласкает, наградит высоким чином и посмотрит сквозь пальцы на его мздоимские грешки. Был великий мздоимец Митька Францбеков, не знал чувства меры, отчего и плохо кончил. Что греха таить, и ему, Михайле Лодыженскому, не чуждо желание запускать лапу в государственную казну. Уж так устроен человек, если судьба вознесла тебя высоко и дала в руки власть. Все предыдущие воеводы грешили мздоимством и ещё как грешили. А недруги из зависти писали в столицу жалобы на алчных воевод. Будут писать и на него, воеводу Лодыженского. Не без этого. Уж так устроен мир служилых людей.
Воевода, оторвавшись от сумбурных мыслей, стал с восхищением разглядывать моржовые клыки, брал их в руки один за другим и приподымал на ладони, стараясь определить вес. Потом передавал клыки ближайшим помощникам, дьяку, детям боярским, сотникам.
Воевода распорядился незамедлительно снарядить в Москву гонца, который доставит в Сибирский приказ присланную Дежнёвым кость. Самолично давал гонцу напутствия. Государственной важности дело. На побережье Восточной Сибири несметные возможности добычи «рыбьего зуба». Эту добычу можно продолжать и увеличивать для потребы Московского государства. А ещё воевода произнёс с угрозой: «Ежели не довезёшь государево добро...» Лодыженский не договорил, а только потряс кулаком перед носом оробевшего казака.