Семеро с планеты Коламба (сборник)
Шрифт:
Все это время Славик хотел задать пришельцам один вопрос, но не получалось. И спросил, когда футболисты у магазина расселись отдохнуть.
— А как вы научились разговаривать на нашем языке?
Ему ответил Молек:
— Наш язык очень похож на ваш. Мы долго летали вокруг Земли, выбирая место для посадки, и слушали все-все земные разговоры — по радио. И когда услышали ваш, поняли, где мы приземлимся…
Вот так, с огорода Полины Андреевны и с вредной козы художника Кубика, со Славика, с драки его с тремя мальчишками, с футбола начали знакомство с планетой Земля пришельцы — мальчишки с далекой планеты Коламба.
Эта встреча кончилась неожиданно. Во двор вышла бабушка и закричала, не видя внука, во всю мочь:
— Сла-ави-ик! Обе-еда-а-ать!
Пришельцев со Славика как ветром сдуло. Сам он, прячась, шагнул в кукурузу. Выглянул — бабушка, приложив руку ко лбу, как Илья Муромец, поворачивалась во все стороны и кричала:
— Сла-ави-ик!
Бабушка была старенькая, но голос у нее был звонкий и пронзительный, как у петуха.
— Сла-ави-ик! — не успокаивалась она.
Космонавты забрались уже в кукурузины и готовы были закрыться каждый в своем убежище.
— Я, ребята, пойду, — сказал Славик, — пообедаю. И сразу после обеда — сюда. Вам принести чего-нибудь? Там борщ будет, картошка жареная, молоко или компот…
— А я думаю, чем это так пахнет! — опередил всех Питя. — Ох и вкусно, наверно!
— Нам нельзя, — отрезал командир Грипа, — мы можем отравиться. Сам же знаешь, что все сначала нужно исследовать. Ты иди, Славик, мы тоже пообедаем.
— Пообедаем! — проворчал Питя. — Пастой из тюбиков. На первое паста, на второе паста, на седьмое — тоже паста! Хоть молока принеси мне — никто ведь из нас от него не умер.
— Хорошо, — пообещал Славик, — принесу. Тепленького, топленого — такая вкуснятина!
ДЕНЬ ПО ИМЕНИ…
— Друг мой, чем это вы так сильно озабочены? — громко спросил художник Кубик у Славика, увидев его во дворе. — Уж не открыли ли вы какой-нибудь новый овощ на огороде уважаемой Полины Андреевны?
Стоило Кубику произнести эти приветственные слова, как над забором появилась и Нинкина голова, — они оба, видно, только что пришли. С Нинкиной стороны к доскам ограды был приставлен чурбак — чтобы можно было для разговора и для других дел над забором возникать.
Нинкина голова, в который уже раз заметил Славик, существует, кажется, только для ношения в ней двух больших, то серых, то голубых, как лесные колокольчики, глаз. Но больше, чем цвета, было в них любопытства. Она вытаращилась на Славика, который, по наблюдению художника, был озабочен. Интересно, чем это он озабочен? С чего бы вдруг? — вот что светилось в Нинкиных глазах.
Славик поспешил нахмуриться.
— Ба, — спросил он у бабушки, стоявшей на крыльце, — что на обед?
— Что на обед, он спрашивает! — Нинка за забором, очевидно, всплеснула руками, потому что чуть не упала. Голова у Нинки была не только для глаз, а еще и для рта. — Руки бы сперва помыл, — закричала она возмущенно, — а потом обедом интересовался!
— Отзынь! — рассердился Славик. — Хочу — мою, хочу — нет.
— Борщ на обед, — вставила в разговор вкусное слово бабушка, — зеленый, со сметаной. И картошечка на молоке, как ты любишь…
— Ему как для барина готовят, — схватившись на этот раз за забор, продолжала критику Нинка, — а он еще фордыбачит.
Тут нужно сказать, что Славик и не думал фордыбачить, но Нинка заранее его в этом заподозрила.
Кубик вдруг фыркнул, и все на него посмотрели.
— Поразительно! — воскликнул он. — Ты, Нинон, для филолога — бесценный клад. Все века оставили в тебе следы. Не удивлюсь, если ты заговоришь вдруг языком древнего новгородца… Полина Андреевна! — обратился он к бабушке. — Раз уж мы так хорошо разговариваем, предлагаю совместный обед. Ваш борщ — моя тушенка, ваша картошка — моя сгущенка.
— Конечно, конечно, идите к нам! — закивала бабушка. — И чего я сама не догадалась пригласить?
За обедом зловредная Нинка ждала, должно быть, что Славик будет привередничать и плохо есть, но в пику ей, косившейся на него, Славик съел целую тарелку борща, а картошки попросил еще. Нинка налегала на тушенку, разогретую на сковороде, а после нее не могла оторваться от сгущенки, которую бабушка налила ей в блюдце.
— Как мед, — восторгалась она, — только еще вкуснее. Я бы ее кажин день ела.
— Каждый, — поправил ее Кубик.
— Кажин! — заупрямилась Нинка. — Ишь, чего придумал! Мама что, хуже тебя знает?
— Пусть будет «кажин», — согласился художник, — твоя мама для меня — самый уважаемый человек. И если она говорит «кажин», значит, есть и такой вариант слова. — И Кубик в который раз принялся нахваливать бабушкин борщ, а та в ответ повторяла, что сварила в борще все, что растет в огороде: и петрушку, и свеклу, и зеленый лук…
Славик поглядывал на Нинку и думал, что НИКОГДА и НИ ЗА ЧТО не расскажет ей про пришельцев.
А тайна эта уже ворочалась в нем и, честно говоря, искала выхода. Славику ужасно хотелось с кем-то поговорить об инопланетянах, что приземлились на бабушкином огороде и поселились в гнездах для кукурузных початков.
Несколько раз он ловил на себе взгляд художника, — тот что-то необычное в нем заметил, — но взгляду его пока не отвечал.
Художник ел и рассказывал:
— Я давно уже заподозрил, что у дней, которые мы зовем привычно понедельниками, вторниками, средами и так далее, есть и другие имена…