Семеро Тайных
Шрифт:
Ее глаза стрельнули на замерших героев. Витязь зачарованно слушал о дивной красоте, даже рот раскрыл, а красноголовый заинтересовался только сейчас, когда упомянула о магии.
Она сделала паузу, а красноголовый, как она и ожидала, не утерпел:
— А что за мощь?
— Исполнение желания, — ответила она просто.
Теперь ее глаза не отрывались от их лиц. Глаза вспыхнули, брови поднялись, кожа натянулась на скулах, словно оба уже мчатся по ровной степи навстречу ветру, облака несутся над головой, земля грохочет и стонет под копытами, а впереди на красном от зари небе начинает проступать прекрасный замок, где принцесса, молодые служанки, спелые девки на сеновале, сдобные девки в темных коридорах, даже в подвалах, где полно и вина...
— Жемчужина? — переспросил Олег. — Какое именно желание?
Хакама сказала с трепетом в голосе:
— Любое! Так говорят волхвы.
Колоксай тихонько свистнул, Олег пробормотал:
— В это поверить трудно.
Она удивилась:
— Ты волхв, и не веришь?
— Насчет любого, — поправился он. — К примеру, она не сможет уничтожить Рода, из ничего сделать что-то...
Она кивнула, глаза стали очень внимательными:
— Ты прав. Конечно, может сделать не все... но очень много.
— И почему ее не вытащили до сей поры?
Ее губы дрогнули в презрительной усмешке.
— Герои мелковаты. Кто не сумел, а кто подумал: чего рисковать? К тому же только одно желание выполнимо. Затем от жемчужины только дымок...
Колоксай подумал, сказал понимающе:
— У каждого хотений на три сарая хватит, да еще и полхлева займут. Если уж рисковать головой, то либо ради красивой женщины, либо... а там нет еще таких жемчужин? Пусть даже помельче, на полжелания?.. Но чтоб много.
Красиво выгнутые губы дрогнули в понимающей усмешке.
— Отказываетесь?
Колоксай повернулся к Олегу:
— Что скажешь? Я, к примеру, могу намыслить, что иду ради красивой женщины. Все-таки это ж женщина, хоть и умная, а ты вообрази, что ради толстой книги.
Зеленые глаза Олега в упор смотрели в ее безмятежно милое лицо, пытались заглянуть в глубину коричневых глаз, но их поверхность была темной и прочной, как кора молодого дерева.
— Но ты же сказала, — заметил он осторожно, — что никто из чародеев не смог...
Она обольстительно улыбнулась:
— А разве я сказала, что хочу участвовать в вашей безумной затее?
Колоксай похлопал волхва по плечу:
— Она права. Если бы хотела, то задала бы задачку полегче.
— Но задала бы все равно, — добавила Хакама. Ее глаза смеялись. — Колдуны ничего зазря не делают. Пока что я не вижу ничего, кроме пустых слов о счастье для всех людей. Мы, чародеи, разговариваем только с равными. Мало ли люда, что хотят с нами пообщаться, вести беседы... Но скажи, интересно ли нам слушать их бесхитростные рассказы о дойных коровах, выпечке хлеба, проклятых лисах, что повадились в курятники, о зайцах, что ободрали деревцо в саду?
Колоксай возразил с достоинством:
— Разве мы говорим о зайцах? Ни хрена себе зайцы!
Она прервала все тем же мелодичным голоском, в котором впервые прозвучал металл:
— Сперва докажи, что ты чего-то стоишь.
— Как?
Она наморщила лоб:
— Если сумеете доставить мне Жемчужину, то это само скажет за тебя, герой. Тебе не придется бить себя в грудь кулаком и рассказывать о своей силе.
Колоксай откинулся на спинку кресла, выпрямился, а ладони опустил на поручни, готовый вскочить с той легкостью, словно не он съел полбарана:
— Если я добуду, примешь ли ты участие в объединении мира?
Она выпрямилась, лицо ее было чистым:
— Ну посмотри на меня! Разве я могу обмануть?
Колоксай смотрел, смотрел и Олег, и хотя оба знали, что все женщины слеплены из вранья и обмана, но с другой стороны... если не верить, то что они смогут одни?
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
Глава 21
В лицо упруго давил встречный ветер, мир двигался навстречу быстро, только огромная синяя чаша неба оставалась неподвижной. Колоксай держался на огромном жеребце, как закрепленная поверх седла каменная глыба, неподвижный и молчаливый, он страшился спугнуть размышления волхва.
Конь Олега несся в сторону леса, чуя прохладу. Всадник словно забыл о нем, и конь шел ровным галопом, страшась тряхнуть хоть чуть сильнее, чтобы его, опомнившись, не повернули в другую сторону.
— Куда мы едем?
Олег оглянулся непонимающе, рыжие брови взлетели, словно только сейчас обнаружил рядом всадника.
— Едем?
— Да, — повторил Колоксай терпеливо, — едем. На двух лошадках. Вот они под нами копытцами, копытцами... И задними, и передними.
Олег опустил взор на гриву своего коня, в зеленых глазах мелькнуло удивление:
— В самом деле едем.
— А куда? — повторил Колоксай с бесконечным терпением. — Куда мы едем?
Олег подумал, подвигал кожей на лбу, губы его шелохнулись:
— Похоже, куда глаза глядят.
— Здорово, — восхитился Колоксай со злым сарказмом. — Я-то думал, что куда глаза глядят идут и едут совсем другие люди! Их посылают, вот и... Ну, не обязательно мудрецы. Правда, я слышал, что мудрость и... то, что совсем не мудрость, где-то сходятся. Ну, тогда что будем делать? Какие подвиги свершать или не свершать по дороге к этой... Первой Жемчужине?
Олег некоторое время ехал молча, понурый и погрустневший. Лицо осунулось, стало старше. Колоксай внезапно подумал, что волхв вернулся в их мир из другого, где у него все получалось, где он был сильным и красивым, скакал на белом коне, где кричали ему славу.
— Не знаю, — ответил Олег подавленно. — Ничего не знаю... Когда мы вышли из Леса, было все просто: дают — бери, а бьют — беги...
Колоксай нахмурился:
— Беги?
— Ну да. На того, кто бьет. А едва его... Ну, чтобы больше не замахивался, как кто-то еще выпрыгивает! Размажешь по стенам... или разбрызгаешь по пескам, если на знойном юге, как тут же еще гавкнут под руку... Сейчас же, когда ни друзей, ни врагов... живых, разумеется, ибо с той стороны двери преисподней меня ждет огро-о-о-о-омная толпа — то сейчас страшно и одиноко, как будто голый стоишь на вершине самой высокой горы, ветер холодный и злой, а у тебя одна ступня висит в воздухе... Я пробовал уйти в пещеры! Несколько лет углублялся в себя, искал Истину... дурак набитый, какая истина может быть в душе двадцатилетнего, если ее не знают мудрецы и в сто лет? Сейчас вышел только для того, чтобы хоть что-то, хоть как-то...