Семейная хроника Уопшотов
Шрифт:
Когда он вернулся в Ремзен-Парк, в свой пустой дом, его ждал ответ Лиэндера на письмо, которое он послал из Нью-Йорка.
"Не унывай, - писал Лиэндер.
– Автор этих строк сам не невинен и никогда не претендовал на это. Вел себя как мужчина со многими невестами из числа школьников. Предавался похоти в сарае для дров. Дождливыми воскресеньями. Теофилес Гейтс пытался поджечь огарком свечи испускаемые газы. Впоследствии председатель правления Покамассетского банка и Кредитно-финансового товарищества. В ранней молодости было тяжелое переживание. Неприятно вспоминать. Случилось после исчезновения отца. В гимнастическом зале подружился с незнакомым человеком. По фамилии Парминтер. Казался хорошим товарищем. Остроумный. Привлекательная внешность. В жизни автора самый одинокий период. Отца нет. Гамлет уехал. Несколько раз приводил Парминтера домой к ужину. Старушке матери
Тщеславие было моей бедой. Очень гордился своей внешностью. Часто почти голый любовался собой в зеркало. Принимал позу умирающего гладиатора. Дискобола. Бегущего Меркурия. Повинен, вероятно, в самовлюбленности. Последующее, возможно, было возмездием. Парминтер утверждал, что он художник-любитель. Предложил платить автору за позирование наличными. Перспектива показалась заманчивой. Был счастлив при мысли, что хорошее телосложение оценено. В назначенный вечер пошел в так называемую студию. По узкой лестнице поднялся в дурно пахнущую комнату. Небольшую. Парминтер там с несколькими друзьями. Попросили раздеться. Охотно согласился. Вызвал большое восхищение. Парминтер с друзьями начали раздеваться. Оказались педерастами. Автор схватил штаны и убежал. Дождливый вечер. Гнев. Смятение. Бедняга, видимо, был обуреваем смешанными чувствами. Вверх и вниз. Чувствовал себя так, словно был пропущен через машину для выжимания белья. Эти переживания давали повод для вопроса: был ли автор педерастом? Проблемы пола - крепкий орешек в непросвещенном девятнадцатом веке. Спрашивал себя: педераст? Под душем после игры в мяч. Плавая нагишом с приятелями в Стон-Хилле. В раздевалке спрашивал себя: педераст?
После разоблачения не имел ни малейшего желания встречаться с Парминтером. Не так-то легко отделаться. На следующий вечер явился к нам. Ничуть не изменился. Беззастенчивый. Цветы старухе матери. Масленые взгляды мне. Не в состоянии объяснить положение. С таким же успехом мог сказать матери, что луна сделана из зеленого сыра. Была достаточно осведомлена в подобного рода вещах, так как в Сент-Ботолфсе появлялись иногда такие типы, однако ни разу ей, по-видимому, не приходило в голову, что друг-джентльмен относится к этой категории. Автор не хотел проявить грубости. Согласился поужинать с Парминтером в гостинице Янга. Надеялся, что все произойдет в обстановке полного благоразумия. Вежливое прощание на перекрестке. Вам туда, а мне сюда.
Парминтер в крайне подавленном настроении. Глаза как у гончей. Бурлящий чайник. Пил много виски. Ел мало. Автор произнес прощальную речь. Выразил надежду, что дружба будет продолжаться и т.д. Результат был такой, как если бы тыкать гадюку острой палкой. Встречные обвинения. Угрозы. Улещивания. И т.д. Потребовал возврата золотых запонок. Обвинил в склонности к флирту. Также в том, что автор был всем известный педераст, Заплатил свою долю счета и ушел из ресторана. Лег спать. Позже услышал, как окликают по имени. Стук гравия в окно. Парминтер на заднем дворе, зовет меня. Вспомнил тогда о помойном ведре. Грех гордыни, возможно. Гореть в аду в недалеком будущем. Все в свое время. Открыл тумбу. Снял крышку с ночного горшка. Полный комплект боеприпасов. Поднес их к окну и угостил фигуру во дворе из обоих стволов. Конец.
Человек не прост. Уродливые спутники любви всегда с нами. Те, кто показывает свой голый зад из окон, выходящих на улицу. Занимаются онанизмом в душевых Христианской ассоциации молодежи. Рыцари, поэты, блистательные умы отдавали дань этим обломкам любви. Мануфактурщики. Мелкие торговцы. Послушные. Чистоплотные. С тихим голосом. Не блещущие умом. Бесцветные. Томятся по школьнику, который косит траву. Умирают по объятиям садовника. В жизни бывают худшие несчастья, Тонущие суда. Дома, сожженные молнией. Смерть невинных детей. Война. Голод. Мчащиеся в испуге лошади, Не унывай, мой сын. Тебе кажется, что ты несчастен. Стисни зубы и не плачь. На пути любви много ухабов. Помни это".
35
Это лето, думал Мозес, будет преисполнено любви, так как у себя в комнате они слышали фонтаны и от присутствия Мелисы его постель становилась чем-то вроде Венеции, - стоило ли обращать внимание на водянистые супы и соусы, которыми из большей частью кормили за обедом? Мелиса была нежна в довольна - могла ли Джустина наложить на это свою руку? Через несколько дней после свадьбы миссис Эндерби пригласила Мозеса в свою контору и сказала, что ежемесячно ему будет предъявляться счет на триста долларов за комнату и стол. Тогда у него возникло подозрение, что любовь к женщине, которая не может уехать из определенного места, иногда создает множество проблем, но это было только подозрение, и он вежливо согласился платить дань. Еще несколько дней спустя, вернувшись из Кредитно-финансового товарищества, он застал свою жену - впервые с тех пор, как познакомился с нею, - в слезах. Прибыл свадебный подарок Джустины. Джакомо вытащил их широкую и неуклюжую супружескую кровать и поставил вместо нее две одинаковые кровати, узкие и твердые, как грифельная доска. Мелиса стояла у двери балкона и плакала из-за этого, и тогда Мозесу показалось, что, пожалуй, он недооценил глубину сходства между своей златокожей женой и этой свирепой, хорошо сохранившейся каргой, ее опекуншей. Он осушил слезы Мелисы, а за обедом поблагодарил Джустину за кровати. После обеда он и Джакомо отнесли парные кровати в кладовую, где они раньше стояли, и вернули на место прежнюю. Наблюдая этим вечером за раздевающейся Мелисой (за ее плечом он видел в лунном свете лужайки, парк и бассейн) и стараясь прогнать мысль, что эти крепостные стены представляют для нее реальность, что шипы на розах, обвивающих эти стены, кажутся ей очень острыми, он спросил, не могут ли они уехать раньше осени, и она напомнила ему, что он обещал не просить об этом.
Через несколько дней утром, подойдя к своему стенному шкафу, Мозес обнаружил, что все его костюмы исчезли, кроме грязного летнего полосатого костюма, который был на нем накануне.
– О, я знаю, что случилось, дорогой, - сказала Мелиса.
– Джустина забрала твои костюмы и отдала в церковь для продажи с благотворительной целью.
– Она нагишом встала с постели и с беспокойством подошла к своему стенному шкафу.
– Смотри, что она сделала. Она взяла мое желтое платье, и серое, и голубое. Я пойду в церковь и заберу их.
– Ты хочешь сказать, что она без спросу взяла мои костюмы для продажи на благотворительном базаре?
– Да, дорогой; Ода никак не может понять, что в "Светлом приюте" есть хоть что-нибудь, что ей не принадлежит.
– И как долго это продолжается?
– Много лет.
Мелисе удалось за несколько долларов выкупить свои платья и костюмы Мозеса, и, забыв об этом эпизоде, он продолжал вести свою насыщенную любовью жизнь. Мозес уже давно перестал питать отвращение к "Светлому приюту", которое возникло в нем, когда он лазил, спотыкаясь, по крыше, и замок стал казаться ему прекрасным жилищем на первые месяцы после женитьбы, так как даже скамьи в саду поддерживали женщины с огромными мраморными грудями, а в зале его взгляд то и дело падал на голых и миловидных мужчин и женщин, в любовном экстазе преследующих друг друга. Они были на стульях с вышитыми сиденьями, они тянулись друг к другу с верхушек массивных подставок для дров в камине, они поддерживали свечи на обеденном столе и стеклянную чашу, из которой Джустина пила воду, глотая пилюли. Даже лилии в саду Мозес включал в свой любовный ансамбль, и, когда Мелиса срывала их и приносила целыми охапками, от которых во все стороны распространялся поистине траурный аромат, он пускался в пляс от радости. Из вечера в вечер они выпивали немного виски у себя в комнате, немного хереса в зале, кое-как высиживали до конца за жалким обедом, а затем вместе уходили к бассейну. Однажды вечером после обеда они, извинившись, собирались уйти, как вдруг Джустина сказала:
– Мы будем играть в бридж.
– Мы будем плавать, - сказал Мозес.
– Фонари около бассейна не горят, - сказала Джустина.
– Вы не можете плавать в темноте. Завтра я велю Джакомо привести фонари в порядок. Сегодня мы будем играть в бридж.
Они играли в бридж до начала двенадцатого и в это) вечер, проведенный в обществе старого генерала, графа и миссис Эндерби, чуть не задохнулись от скуки. Когда на следующий день Мозес и Мелиса, извинившись, собирались уйти, Джустина была тут как тут.
– Фонари у бассейна еще не исправлены, - сказала она, - и я не прочь сыграть еще раз в бридж.
В этот вечер и в следующий, играя в бридж, Мозес испытывал беспокойство: ему казалось знаменательным, что только он один уезжал из "Светлого приюта", что со времени своей свадьбы он не видел в доме ни одного незнакомого или нового лица и что, насколько он знал, даже Джакомо никогда не выходил за пределы парка. Он пожаловался Мелисе, и та сказала, что она пригласит кого-нибудь в субботу в гости, и на следующий же вечер за обедом попросила у Джустины разрешения позвать соседей.