Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Шрифт:
Трубецкой, содержась на тифлисской гауптвахте, составил в пользу Лавинии акт, которым обязался выдавать ей до самой ее смерти по сто рублей серебром ежемесячно, оговорив, что в случае его смерти эта дарственная будет обеспечиваться доходами с его имений в Орловской, Костромской и Симбирской губерниях.
А Лавиния Александровна, полностью подтвердив все, что сказал Сергей Трубецкой, засвидетельствовала и то, что не он ей, а она ему предложила совершить побег и что причиной этого поступка была ее любовь к Трубецкому и ненависть к собственному мужу. И, несмотря на все это, князь Сергей через полтора месяца решением Военного суда был лишен чинов, княжеского титула, дворянства, ордена Анны IV степени с надписью «За храбрость»,
За ревностную службу в мае 1853 года был он произведен в унтер-офицеры и переведен в 4-й Оренбургский Линейный батальон, стоявший в Ново-Петровске, где тогда же отбывал службу рядовой Т. Г. Шевченко. Только после смерти Николая I Трубецкой был уволен по болезни с чином подпоручика, а еще через полтора года было возвращено ему дворянство и княжеский титул.
Сергей Васильевич поселился в одном из своих имений в Муромском уезде Владимирской губернии под гласным надзором полиции. В марте 1858 года в имение к нему приехала из Москвы экономка — Лавиния Александровна Жадимировская, о чем жандармы тут же сообщили в Петербург.
Но, по донесениям, Трубецкой жил тихо, экономка никому не показывалась, докладывалось, что они никогда не расстаются и даже на охоту выезжают вместе. «Живущая у князя дама — довольно еще молода, хороша собою, привержена к нему так, что везде за ним следует и без себя никуда не пускает», — добавлял о своем поднадзорном и его «экономке» полковник Богданов, 3-й штаб-офицер корпуса жандармов по Владимирской губернии.
Однако счастье, обретенное двумя любящими сердцами столь дорогой ценой, оказалось очень недолговечным. Они прожили вместе чуть больше года: 19 апреля 1859 года князь Сергей умер, и Жадимировская, похоронив его, тотчас же покинула имение. Через месяц она уехала за границу и стала монахиней в одном из католических монастырей, как и обещала, когда везли ее восемнадцатилетнюю под охраной жандармов в Петербург.
Впрочем, есть и другая версия дальнейшей судьбы Лавинии Жадимировской. По этой версии, она не ушла в монастырь, а вышла замуж сначала за графа Сухтелена, а после его смерти — за некоего итальянского маркиза, имя которого осталось неизвестным.
Новелла 26
Самоубийство
В конце царствования Николая I общая отсталость России ярче всего проявилась в состоянии армии. Ее численность превысила миллион солдат и офицеров, но солдаты были вооружены гладкоствольными тяжелыми ружьями начала века и столь же устаревшими артиллерийскими орудиями.
«Странно и поучительно, — писал генерал граф П. X. Граббе, — что в общих мерах покойного государя, обращенных наиболее на военную часть, были упущены две такие важности, введение каковых принято уже во всех западных армиях: усовершенствование в артиллерии и в ружье; в особенности огромный недостаток пороха, что я узнал из уст самого государя и что, впрочем, везде и оказалось. Этому пособить было трудно».
Но особенно скверно обстояло дело со снабжением армии и с медицинским обслуживанием, что приводило к тому, что солдаты постоянно голодали, а смертность была невероятно высокой.
Интендантство, Медицинский департамент и даже благотворительные организации, призванные опекать больных, стариков, сирот, вдов, ветеранов, превратились в прибежище воров и мошенников всех мастей и оттенков.
Характерен такой случай: 1 февраля 1853 года Николаю доложили, что директор канцелярии Инвалидного фонда Комитета о раненых Политковский похитил значительно более миллиона рублей серебром. Николай был потрясен не столько размером хищения, сколько тем, что кража совершалась много лет подряд, и на балах и кутежах Политковского бывали не только многие министры и генерал-адъютанты, но и сам Л. В. Дубельт.
Председателем же этого Комитета был генерал-адъютант Ушаков, облеченный особенным доверием императора. Когда военный министр
Все члены Комитета о раненых были преданы военному суду. Негодование Николая было столь глубоко, а печаль столь безысходна, что «государь занемог от огорчения и воскликнул: «Конечно, Рылеев и его сообщники со мной не сделали бы этого!»
Повальное, безудержное казнокрадство, чудовищная канцелярская рутина, безнадежная техническая отсталость армии и флота — парусного, деревянного — были неотвратимым историческим итогом и следствием общего застоя в развитии всего хозяйства страны, рутинности ее промышленности, средневековья в сельском хозяйстве.
Катастрофический уровень экономического состояния России выявила так называемая Крымская война, начавшаяся после того, как 4 октября 1853 года с согласия и при поддержке Англии и Франции турецкий султан Абдул-Меджид объявил России войну, которая продолжалась два с половиной года, окончившись полным разгромом русской армии и флота в Крыму.
Ключевым событием войны стала героическая оборона Севастополя, продолжавшаяся 349 дней и ночей. По справедливости она считается одной из наиболее славных страниц в истории русской армии и флота.
О севастопольской обороне написаны сотни книг, в том числе такой шедевр, как «Севастопольские рассказы» участника этих событий, тогда начинающего писателя артиллерийского офицера Л. Н. Толстого, и основательная трехтомная эпопея С. Н. Сергеева-Ценского «Севастопольская страда». Поэтому нет необходимости писать об обороне Севастополя, тем более что герой этой новеллы — Николай I — в Крыму не был и непосредственного участия в Восточной войне не принимал. Но о том, как он относился ко всему происходящему, что думал и чувствовал, следует рассказать, хотя бы потому, что эти события сыграли в его жизни роковую роль и даже стали причиной его смерти.
Николай с самого начала войны пытался руководить ходом событий. Когда началась осада Севастополя, то не проходило ни дня, чтобы он не отправил главнокомандующему армией А. С. Меншикову одного-двух писем, в которых вникал во все мелочи кампании, проявляя детальное знание и людей и обстановки. Царь давал советы, как следует строить укрепления вокруг Севастополя, каким образом отбивать штурмы.
Но Николай предчувствовал бесплодность своих усилий и метался, не зная, что предпринять. Зимой 1854 года он вместе с Александрой Федоровной на время переехал в Гатчину, не желая никого видеть, и долгие часы проводил наедине с нею. Его тоска усугублялась тем, что снова — в который уж раз — императрица тяжело заболела, и врачи боялись даже за ее жизнь. Фрейлина А. Ф. Тютчева, бывшая вместе с царской четой в Гатчине, записала в дневнике 24 ноября: «Со времени болезни императрицы при мысли о возможности ее смерти несчастный император совершенно утратил бодрость духа. Он не спит и не ест. Он проводит ночи в комнате императрицы, и так как больную волнует мысль, что он тут и не отдыхает, он остается за ширмами, окружающими кровать, и ходит в одних носках, чтобы его шаги не были слышны. Нельзя не быть глубоко тронутым при виде такой чисто человеческой нежности в этой душе, столь надменной по внешности. Господь да сжалится над ним и да сохранит ему самое дорогое для него существо в ту минуту, когда у него уже все отнято». Очевидность того, что у Николая «уже все отнято», бросалась в глаза обитателям Гатчины. В тот же день Тютчева записала: «Гатчинский дворец мрачен и безмолвен. У всех вид удрученный, еле-еле смеют друг с другом разговаривать. Вид государя пронизывает сердце. За последнее время он с каждым днем становится все более и более удручен, лицо озабочено, взгляд тусклый. Его красивая и величественная фигура сгорбилась, как бы под бременем забот, тяготеющих над ним. Это дуб, сраженный вихрем, дуб, который никогда не умел гнуться и сумеет только погибнуть среди бури».