Семейная кухня (сборник)

Трауб Маша

Гость из города, сын влиятельного отца, стал приезжать в село регулярно. Ирочка его не отвергла, а приняла сразу. Тоже влюбилась.

Он приезжал не на «уазике», а на самой настоящей белой «Волге», и мальчишки гурьбой бежали за машиной. Уже во дворе женщины выходили на улицу или выглядывали из окон, чтобы посмотреть на столичного красавчика. Виталик был не то чтобы красив, но, как и Ирочка, неравнодушен к одежде: тонкие кожаные ботиночки, шерстяное пальто по фигуре, шелковый шарф. Мужчины так не одевались. Так одевались киноактеры, которых показывали

в местном кинотеатре, куда на новый фильм сходилось все население села, от грудных младенцев до слепых старух. Да, еще у Виталика были перчатки, самые настоящие, кожаные. На эти перчатки сбегались посмотреть с соседних улиц и мечтали дотронуться хотя бы пальцем до такого чуда.

Поскольку мама была Ирочкиной подругой, то стала посвященной в эту запретную любовь. Она же придумала, как скрыть от всезнающего и всевидящего села «отношения». К тому же мама подружилась с Виталиком, который оказался умным, хорошим парнем, с чувством юмора. Считалось, с маминой подачи, что он приезжает к бабушке, которая пишет репортаж о молодежи – о том, какие они комсомольцы, спортсмены и ударники учебы. А Виталик, как яркий представитель молодежи города, дает интервью.

Виталик заходил к маме, снимал пальто, шарф, перчатки и отчего-то ботинки, бросал все это на любимое бабушкино плетеное кресло и уже в таком виде, босой, взбегал на пролет выше, к Ирочке.

Ирочка по случаю влюбленности сшила себе халат из китайского шелка с широкими рукавами и ждала Виталика, как фарфоровая статуэтка. Виталик от вида такой женщины терял голову.

Обман раскрылся, как всегда, неожиданно. Кто-то из бабушкиных коллег спросил, когда будет готов материал о достижениях советской молодежи и особо ярких ее представителях. Бабушка подняла бровь, но сделала вид, что ничего удивительно не услышала. Вечером она приперла маму к стенке, и та ей все рассказала. Ирочка сидела в плетеном кресле и обливалась слезами.

– Он все равно на тебе не женится, – сказала бабушка.

– Он обещал, – твердо ответила Ирочка.

– Ему отец не позволит, – покачала головой бабушка.

– Он обещал. Я ему верю.

Бабушка тяжело вздохнула.

Через неделю во двор въехала черная «Волга», из которой с трудом вылез мужчина. Оглядев строго двор, увидев белую «Волгу», он велел шоферу идти вперед. Все обитатели двора попрятались – кто за деревом, кто за развешанным бельем. Только мальчишки смотрели, раскрыв рты, на невиданное событие – две «Волги», черную и белую.

Мужчина уверенной походкой вслед за шофером вошел в бабушкину квартиру, и первое, что он увидел, было плетеное кресло с небрежно брошенными шарфом, пальто и аккуратно стоящими ботинками.

– Виталик! – гаркнул мужчина.

Вместо Виталика из кухни выскочила, как ошпаренная, мама.

Мужчина оглядел ее с ног до головы.

– Нет, – сказал он.

– Что – «нет»? – не поняла мама.

– На тебя бы он не посмотрел, – сказал мужчина.

– Это почему? – встала в позу мама.

– Где он? – Мужчина не удостоил маму ответом.

– Не скажу, – ответила мама.

Мужчина опять посмотрел на нее пристально.

– Да, ты точно не скажешь. Так вот, передай ему, когда вернется, чтобы домой ехал.

Мама еле дождалась возвращения счастливого и ополоумевшего Виталика и рассказала про приезд отца. Виталик кивнул и уехал.

Он приехал еще только раз – сообщить, что женился. Не по своей воле, по воле отца. Валялся у Ирочки в ногах и целовал ей руки. Ирочка смотрела на него, хлопала ресницами, поправляла непослушный локон и не могла поверить в то, что это не сон, что это все на самом деле. Сквозь обморок она слышала, что Виталик будет любить только ее, что будет приезжать, когда сможет. Что жена ему не нужна, а нужна только Ирочка, которая, пусть и незаконная, но единственная и настоящая ему жена.

Но больше он не приехал. Ирочка ждала его каждый день, сидя в кресле в своем китайском халате с широкими рукавами. Сидела и ждала. Только через год до нее дошло, что Виталик больше не приедет. Она встала, собрала в горсть все таблетки, которые были в доме, и выпила. Ее откачали – бабушка поднялась попросить нитки и нашла Ирочку.

– Дайте мне умереть! – просила она бабушку, когда та вызывала машину и врачей.

– Ты же знаешь, я не могу, – шептала бабушка в ответ и гладила Ирочку по голове.

Ее должны были положить в психлечебницу, но бабушка взяла ее на поруки, забрала домой.

Мама уехала в Москву, училась, потом родила меня, привозила в село на лето. Они с Ирочкой продолжали дружить. Мама или бабушка оставляли меня с ней в детском садике или у нее дома. Она шила мне красивые сарафаны и наряжала как куклу. Разрешала поиграть со шкатулкой, доверху набитой жемчужными пуговицами, серебряными пряжками, золотыми нитями и атласными лентами. Она заплетала мне причудливые косы и вплетала банты. Я ее обожала и считала самой красивой женщиной на свете. Даже не женщиной, принцессой.

– Бабушка, а Ирочка принцесса? – спрашивала я.

– Почему? – удивлялась бабушка.

– Потому что она красивая и заколдованная, – убежденно отвечала я.

– Почему – «заколдованная»?

– Потому что она укололась иголкой, и злая колдунья сделала ей горб. Но приедет принц и ее расколдует. Правда?

– Правда.

– Ирочка, а когда за тобой принц приедет расколдовывать, ты меня позовешь?

– Позову.

– А когда он приедет?

– Не знаю. Мне кажется, он заблудился.

– В темном лесу с серым волком? Или у Кощея Бессмертного?

– Не знаю.

– Но ты его обязательно дождись. И меня разбуди, если я спать буду.

– Хорошо, – отвечала Ирочка.

Ирочка любила со мной играть. Она закидывала меня на закорки и бегала по комнате.

– Держись за шею, за горб не держись, – требовала она, и я послушно обнимала ее за шею.

Когда мама забирала меня в Москву, я плакала и требовала забрать с собой все платья и сарафаны, которые сшила мне Ирочка.