Семейная кухня (сборник)
Шрифт:
Женщины умирали медленно и мучительно, но так и не попросили помощи, не обратились к врачу. После смерти средней сестры Руслан сбежал – боялся, что посадят в тюрьму. Жена все знала, но тоже молчала. Не выносила сор из избы.
Никто из сестер так и не попросил прощения. Они считали, что все сделали правильно, по закону. Защищали семью, Руслана, законную жену и законного ребенка. Они не раскаялись, чего требовал от них Руслан. Не признали свою вину. Они приняли смерть как должное, потому что Руслан был мужчиной и хозяином. И они искренне не понимали, за что он так с ними. А ребенка,
Дом в результате снесли под самый фундамент. На том месте не стали строить новый. Женщины приспособили площадку, очень быстро заросшую одуванчиками и сорняками, под бытовой дворик. Вбили столбы, протянули веревки, развешивали белье. Там же варили в тазах и котлах варенье, которое получалось удивительно вкусным, закатывали банки. От семьи Руслана остался только один предмет – та самая огромная кастрюля с проткнутыми дырками для мантов. Никто так и не посмел ее выбросить.
Кастрюлю перекладывали с места на место, про нее забывали, но она опять попадалась кому-нибудь из женщин под руку или на глаза. И никто не мог от нее избавиться, хотя и прятали в дальний угол, рядом с дровами.
Молодые невестки, которые не знали историю дома, обнаружив странную кастрюлю, долго вертели ее в руках и спрашивали у старших женщин, для чего она. Женщины рассказывали про дом, Руслана и Татьяну. Или молчали. И никто не пробовал сделать в ней манты по рецепту сестер, хотя все знали, как нужно замесить тесто, как порубить вручную мясо. И всегда ругали детей, которые тоже находили странную кастрюлю и играли с ней в дождик или в сито, думая, что это испорченная, выброшенная за ненадобностью вещь. И почему их ругают и отбирают кастрюлю, которая служила то шлемом, то мозаикой – в нее было удобно втыкать цветы и создавать узор, – не понимали. Старшие женщины тихо переговаривались, считая, что здесь явно замешаны темные силы. Иначе как объяснить?
Про ревень, розы и цветную капусту
Я училась в седьмом классе, в Москве, жизнь шла ровно и спокойно. Пять одинаковых серых девятиэтажек. Мусорка. Детская площадка с раз и навсегда сломанными качелями. Телефонная будка. Магазин «Вино». До ближайшей автобусной остановки – пятнадцать минут по дороге и десять – через «Вино». Таким был в семидесятых годах тот район, где мы получили квартиру. «Встречаемся у «Вина»». «Ты от «Вина» звонишь?», «Кто быстрее до «Вина»?», «Я провожу тебя до «Вина»?».
Вокруг магазина крутилась жизнь всего района. «Неместные» не могли понять, кто такой этот «Вино», без которого нельзя обойтись? По задумке архитекторов, буквы должны были гореть синими лампочками. Но свет погас тогда же, когда сломались детские качели – то есть сразу. И стоявший рядом фонарь долгие годы был единственным источником света на всей улице.
Я помню этот путь. От остановки надо в темноте, спотыкаясь, попадая в ямы и лужи, добежать до «Вина». Осмотреть под фонарем потери – грязные колготки, поцарапанные туфли, полюбоваться на целующуюся парочку, которой кажется, что вокруг, в темноте, никого нет, позвонить маме из будки и сказать: «Я у «Вина»». Потом глубоко вздохнуть и бежать уже до самого подъезда. Звонить от метро было
Это было удивительное место. Летом здесь было прохладно даже в самую жару, зимой не так промозгло, а весной – не так ветрено. Здесь жила бездомная собака, отзывающаяся на все клички без исключения, вечно беременная трехцветная кошка с мужским именем Барсик и улыбчивый алкоголик Колька, который точно знал, когда Барсик окотится и придет пора пристраивать котят. Здесь же, а не на школьном дворе происходил сбор макулатуры и металлолома. Отсюда мы уезжали на экскурсии. Учительница так и говорила: «Так, завтра чтобы без опозданий все были у «Вина»!»
Самое удивительное, я ни разу не зашла внутрь – было незачем. И кого ни спрашивала, никто внутри не бывал.
«Вино» снесли в девяностых. В тот же день кто-то раздолбал телефон в будке и выбил лампочку в фонаре. Люди продолжали ходить привычной дорогой и даже не сразу поняли, что магазина-то нет. Бесследно исчезли собака, кошка и алкоголик Колька.
Потом там построили супермаркет и красиво его назвали. Владельцы просчитались – жители упрямо называли супермаркет «Вином» и проходили мимо. Магазин прогорел. Потом там появились аптека, газетный киоск и салон красоты. Жители района, казалось, перестали болеть, читать прессу и стричься. Или ездили за этим в другие места. Тот пригорок, кстати, засадили цветами так, чтобы получилась надпись «такой-то округ столицы». Цветы распустились не все – из самых ярких очень явственно складывалось слово «Вино». Это была такая местная шутка.
Там же, у «Вина», нам, школьникам, торжественно объявили конкурс на поездку в трудовой лагерь. Ехать можно было только старшеклассникам, то есть начиная с восьмого класса, но я все-таки подала заявку – сочинение, в котором надо было рассказать, чем ты можешь помочь сельскому хозяйству, как ты знаешь Прибалтику (ехать предстояло в одну из республик, что добавляло ажиотажа, потому что почти заграница) и о чем мечтаешь. Победители творческого конкурса отправлялись в трудовой лагерь аж на три месяца.
Я сидела и ковыряла ручкой в носу. Про Прибалтику я ничего не знала, потому что мама всегда отправляла меня на лето на юг – в Гагры, Геленджик, Ялту, на худой конец. Я рассматривала карту и шепотом произносила названия. Надо сказать, что я очень хорошо «хватаю» южные наречия. Через неделю ассимиляции начинаю изъясняться с говором той местности, в которой оказалась. Даже армянские названия мне даются легко – я их не просто выговариваю, они ложатся на язык. Но вот все эти Йодкранты, Пыльтсамаа, Хийумаа и прочие мне никак не даются. Причем до сих пор.
– Мам, а какие национальные блюда в Прибалтике? – спросила я родительницу, которая знала все на свете блюда всех национальных кухонь.
– Никакие, – ответила мама.
– В каком смысле? – не поняла я.
– Невкусно. Ты есть не будешь.
– Ну а все-таки. Мне нужно что-нибудь редкое, – не отставала я.
– Ревень подойдет? – ответила мама.
– Чего?
– Ревень. Трава такая. Из него десерт делают, как пудинг, компот варят и даже суп.
– А ты ела?
– Да.