Семейная кухня (сборник)
Шрифт:
Мама моего знакомого была художницей. Точнее, женой художника, которая решила, что тоже «так может», бросила мужа и сына и занялась творчеством.
– Знаешь, когда я вырос и заново пересмотрел ее работы, я понял, что она бездарность, – однажды сказал мне Леня. – Когда я говорил ей, что мне плохо и у меня болит что-то, она отвечала, что я не знаю, что такое по-настоящему плохо и по-настоящему больно. Поэтому я молчал. И до сих пор молчу.
Мама-художница приезжала к мужу и сыну в один из выходных дней. В гости. Проверяла дневник сына, пыталась его воспитывать. Но сын ей не нравился – упитанный мальчик, раскормленный сердобольной
– Пока ты не похудеешь, я не буду к тебе приезжать.
И Леня честно висел на турнике и совершал утренние пробежки вокруг дома. Толку от этих нерегулярных, истеричных занятий было чуть – он не худел и, соответственно, не рассчитывал понравиться маме.
– Господи, как ты похож на своего отца! – воскликнула явившаяся спустя месяц мать.
Тучностью Леня действительно пошел в папу – маленького, веселого, кругленького мужчину, который принимал все происходящее как должное. Жена ушла? Ну что поделаешь? Жизнь такая. Он не вмешивался в сложные взаимоотношения сына и матери из лучших побуждений. Даже уходил, когда жена приходила. Но Леня считал, что папа его бросал и предавал.
– Тогда зачем ты меня родила? – однажды воскликнул Леня.
– Это случайно получилось, я не планировала, – совершенно искренне ответила мать-художница.
В тот день Леня перестал хотеть понравиться матери, стал есть булки, на радость соседке, и толстел.
Его отец рано умер от диабета. Он знал, что ему нельзя есть сладкое, но ничего не мог с собой поделать.
У Лени тоже диабет, и ему нельзя есть сладкое, но он ничего не может с собой поделать. Он боится умереть, пока не вырастут и не встанут на ноги дети.
– Я должен кормить их до пенсии, – говорит Леня, – причем до их пенсии.
– Тогда сходи к врачу, – отвечаю я.
– Знаешь, я все еще ощущаю себя на тридцать пять максимум. Позвонил старый друг и сказал, что ему исполняется пятьдесят. Я не поверил. Отказываюсь верить. Так странно… А вчера умер один знакомый. Не близкий. Несколько раз сталкивались, к взаимному удовольствию, на мероприятиях. Он веселый, адекватный человек. На прошлой неделе видел его на веранде ресторана. Махнули друг другу рукой. Вот взял и умер. Жалко человека. Всего пятьдесят шесть лет мужику было. Мне папа говорил, что по-настоящему хорошие люди долго не живут. Он был прав. Все жалею, что я тогда к нему не подошел, не посидел, не поговорил. Спешил куда-то. А человека больше нет.
– Лень, тебе есть ради кого жить. Займись собой, – говорю я, зная, что он меня не слышит, а думает о своем: о женщинах, детях, маме, которую так и не понял и не простил.
У меня взросление произошло в один момент. Резко. Я имею в виду смену ощущений. Наверное, это случилось тогда, когда в гости приехала мама. Она встала к плите и приготовила обед и ужин на три дня. Мои близкие ничего не заметили, а я вдруг посмотрела в кастрюлю другими глазами. Щи были слишком густыми, мясо слишком жирным. Мама всюду – и в первое, и во второе, и в компот – добавила одну и ту же специю. Я не смогла съесть ни кусочка. И в тот момент поймала себя на мысли, что мама готовит, как все женщины ее послевоенного, голодного поколения: просто, быстро, много. И не так уж и вкусно. Сытно – это да. Так, что не продохнуть.
Мы создаем себе мифы, чтобы выжить, сохранить рассудок, не сойти с ума. В том числе и о родителях, приписывая им качества, которых они были лишены.
Тот же Леня помнит, что мама всегда приходила в гости с пирогом – шарлоткой или маковым, его любимым. И Леня долго считал, что мама умеет печь самые вкусные пироги на свете, и ждал даже не ее, а пирог. Только не мог понять, почему мама приносит ему пироги и требует, чтобы он не ел сладкого. Но тот запах еще теплой выпечки дурманил его голову, сводил с ума. Выходные были праздником. Леня даже пытался угадать, какой пирог принесет в следующий раз мама – яблочный или маковый?
– Ты знаешь, я ведь очень долго в это верил, – рассказывал он, – мне казалось, что если мама специально для меня с утра печет пирог, значит, она меня любит. И так проявляет свою любовь. И ее слова ничего не значат, а вся ее любовь – в этом самом куске домашней выпечки.
При этом мама не варила ему суп, не жарила котлеты. Приходила, выдавала пирог на большой тарелке и даже никогда не спрашивала: «Вкусно?»
Леню это не удивляло. Он об этом не задумывался, пока не увидел точно такую же тарелку, с точно таким же узором по краю, который помнил до мельчайшего завитка, у соседки, которая по договоренности с его отцом приходила через день, жарила котлеты и варила суп.
– У вас мамина тарелка, – сказал он ей. – Как она к вам попала?
– Это моя тарелка, Ленечка, – призналась честная женщина. Лене тогда было уже лет пятнадцать, и она не могла ему соврать. Да и не хотела.
– Как ваша? – не понял Леня. – Мама мне на ней пироги приносит. Она печет самые вкусные пироги!
Соседка молчала и мешала суп.
– Откуда у вас тарелка? – допытывался Леня.
– Это я пеку пироги, зайка, – сказала соседка.
– Как вы? Зачем? – Леню начало трясти от ярости.
– Чтобы тебе было вкусненько и приятно. Чтобы она не с пустыми руками приходила. Нельзя ведь к дитю с пустыми. Надо хоть что-нибудь принести. А ты любишь мои пироги. Особенно с яблоками. Я стараюсь. Однажды в очереди четыре часа стояла, килограмм яблок отхватила и все на пирог пустила. Ты был так доволен! Все съел.
– То есть она не печет? Это вы делаете?
– Да, зайка. Она ведь не умеет готовить. Мы встречаемся, я ей передаю, она относит.
– Почему вы меня обманываете?
– Мы не обманываем… Я хочу тебя порадовать… Ты же мне как сын. Я же тебя, считай, выкормила. Знаю, что ты любишь, как любишь… Что такого-то? Чего ты злишься? Я же ради тебя все… – Соседка заплакала.
– Я думал, это она… Для меня… Специально…
– Так для тебя, зайка. Для тебя. Специально.
– Я думал, это она.
– Какая разница? Она или я? Ты был так рад! Все съедал, до последней крошечки!
– Это нечестно. Неправильно. Так нельзя. Нельзя обманывать!
– Так никто и не обманывал! Ты ведь не спрашивал – принесла и принесла.
– Так нельзя.
Леня обиделся на соседку. Не на мать, а на нее. И отказывался есть то, что она готовит. Соседка плакала.
Леня так и не захотел поверить в то, что его мать не пекла те самые пироги, которые были счастьем в его детстве. Каждую пятницу он перед сном представлял себе, как мама встанет с утра в субботу пораньше, поставит тесто, зажжет духовку и будет печь пирог, думая о нем. А оказалось, что это соседка стояла в очередях за яблоками, вставала в шесть утра, зажигала духовку и пекла пироги, выводя маком узор на тесте. Он так и продолжал считать, что это мама пекла, а потом перестала.