Семейное дело
Шрифт:
– Да. – Врать бессмысленно, а хамить, типа «Не ваше дело!», страшно.
– Давно за ней следишь?
– Только сегодня…
– Значит, давно. – Невысокий совсем не обиделся на попытку соврать. – Ты за ней следишь, она наверняка об этом знает, но привыкла и не обращает на тебя внимания. Это хорошо.
Речи страшный собеседник вёл обидные, однако Цыпа смолчал.
– С этого дня будешь показывать фотографии мне, – ровно продолжил невысокий. – Все фотографии абсолютно.
– Э-э…
– И фотографий делай побольше. Меня особенно интересует, с кем училка твоя встречается. Всё понятно?
– А… – Борис откашлялся,
– Молодец, – одобрил страшный. И улыбнулся. И улыбка у него, как понял Цыпа, была обаятельной, красивой. Только от неё делалось ещё страшнее. – За это, когда мы закончим, ты сможешь сделать с Валерий своей Викторовной всё, что захочешь.
– Всё? – недоверчиво прищурился подросток.
– Всё, что захочешь, – повторил страшный. – Клянусь Алым Безумием.
– Чем?
– Не твоё дело. – Невысокий резко поднялся с лавки и приказным тоном закончил: – Завтра встретимся здесь же, в это же время.
– В следующий раз неси шампанское, – капризно велела девушка. – А то взял моду являться на свидания с простым белым.
– Не с простым, а с прекрасным пьемонтским, – поправил подругу валяющийся на подушках Ройкин. – Которое ты очень даже любишь.
– Сегодня я была настроена на шампанское.
– Спасибо за комплимент.
Лера улыбнулась:
– Ты слишком о себе возомнил.
– Неужели? – поднял брови Дима. И попытался схватить подругу за руку: – А ну, иди сюда.
– Сам иди. – Обнажённая девушка подошла к столу и вновь наполнила свой бокал холодным вином.
– Как хочешь. – Ройкин вновь завалился на подушки, бездумно глядя в потолок, и вдруг спросил: – Кстати, ты уже слышала насчёт соседки?
– Агафьи Михайловны? – Девушка догадывалась, что только эта старушка способна привлечь внимание полицейского. – У неё ещё фамилия такая забавная… Не помню…
– Брауншвейг.
– Точно!
– Семьдесят семь лет, – задумчиво продолжил полицейский.
– А что соседка? – поинтересовалась Лера, поднося бокал к губам.
– Убили её…
– Убили?! – Девушка поперхнулась. – Что?!
– Убили, – подтвердил приподнявшийся на локте Дима. – Я думал, ты знаешь.
– Когда?
– Сегодня.
– А кто убил? Как?
– Неизвестно, – ответил Ройкин, чуть удивляясь экспрессии подруги. – Её за домом нашли, в переулке. Похоже, кто-то ножом ударил… Да ещё несколько раз… – Опер помолчал, после чего дёрнул плечом: – Что-то много у нас в последнее время трупов.
– Да, – глухо подтвердила девушка, вновь принимаясь за вино. – Много.
Бокал в её руке не дрожал. А глаза…
В глазах тоже не было испуга, но хорошо, что в темноте развалившийся на диване Дима не видел взгляда этих глаз…
Глава 5
Озёрский район, 1941 год, ноябрь
Погода в этом ноябре стояла суровая: снег в начале месяца лёг, мороз тогда же встал, метелило частенько, и выходить из дому без особой нужды желания не было никакого. Да и по нужде – тоже, потому что убивали не только мороз и голод, пришедший вместе с войной, но и немцы, войну на русскую землю принёсшие. Убивали много: за сопротивление, за мысли, за веру, что «Скоро вернутся наши!», убивали по доносам и наветам –
Немцы убивали всех, кого хотели, и потому висящий на ветке дуба труп молодой женщины с табличкой на груди «Партизан» не показался чем-то из ряда вон.
Но напугать – напугал, уж больно неожиданно появился.
– Ой, Господи, Господи, – запоздало вспомнил Бога закоренелый грешник и атеист Свёкла. – Пресвятая Богородица, помоги! А я уж… я уж пожертвую на храм немало… Как-нибудь… Когда добычу возьму…
Вислоносый, весь какой-то дёрганый, угловатый, Никита Свекаев встретил приход немцев на охотничьей заимке, где укрывался от мобилизации в Красную Армию. Не от трусости, естественно, укрывался, а в силу твёрдого убеждения, что дни Советов сочтены, и супротив настоящей европейской силы им не совладать. Вон она какая, сила – вешает, стреляет, насилует, в общем, делает что хочет, а красные… Что красные? Бегут, спасаются, даже Ленинград, свою «колыбель революции», окружить позволили.
Немцы – это сила и крепкая власть, которая пришла всерьёз и надолго. А с их приходом настало время людей ловких и предприимчивых, к коим Свекаев, ничтоже сумняшеся, относил и собственную персону, ни капельки не сомневаясь в своей способности добиться многих благ, став успешным и состоятельным человеком. Надо только ситуацией воспользоваться правильно к вящей своей выгоде и большому хабару.
Вот и шёл Свёкла к усадьбе графской, рассудив, что с приходом немцев персонал санатория, в который обратили большевики старинный дом, разбежался, и ему никто не помешает добраться до вожделенных сокровищ.
Слухи о кладе, что закопала в Гражданскую старая графиня, вот уже двадцать лет будоражили уезд, а затем – район. И когда-то, сразу после учинённого ЧК разгрома, много народу бродило вокруг усадьбы в надежде отыскать запрятанное, да только не вышло. Ни у кого не вышло, однако Свекаев был не простым искателем – знал он секрет, который позволял надеяться на солидный куш. На большой хабар…
Вилась под ногами тропа, в левый глаз путника сверкало вышедшее из-за облака нежаркое солнце. Вообще, с погодой Свекаеву повезло: метель, вроде разыгравшаяся с утра, прекратилась, и морозило не сильно, и поход по лесу больше напоминал прогулку.
Обойдя болото, путник резко свернул в сторону и, проигнорировав шоссе, деловито зашагал берегом озера. Так было быстрее и, самое главное, безопаснее – ни постов, ни патрулей. Часа через два над деревьями показалась маковка Крестовоздвиженской церкви, а ещё через двадцать минут кладоискатель вышел к усадьбе.
Осторожно прокрался к дому, укрываясь за лишёнными зелени, но всё равно достаточно густыми кустами, выглянул и, не сдержавшись, тихонько выругался: во дворе стоял серый немецкий грузовик.