Семейное дело
Шрифт:
Но глаза обязаны глядеть хоть куда-нибудь. Это им доходчиво объяснил смуглый палестинец, с которым они попали в одну студенческую группу. Правда, началось не с этого; началось с дружбы, которая не несла никакой идеологической нагрузки. А дружба началась с небольшого одолжения… или просто с одолжения… словом, как это назвать, когда дают в долг? Несмотря на высокие заработки отца, Кирилл и Ростислав нуждались в карманных деньгах. В среде иностранных студентов они постоянно чувствовали себя ущемленными, обделенными из-за того, что не могли купить то, другое, третье… Однако не подумайте, что они просили денег у соучеников! Не так их воспитали. Семье на их памяти приходилось изрядно нуждаться, но занимать считалось у Скворцовых позором.
Но не иметь денег, когда семья не нуждается, — это тоже было позорно и заставляло страдать.
Абу Салех с тонкостью истинного психолога разрешил это противоречие. Сначала он показал, что ценит гордость братьев Скворцовых; обнаруживая в разных ситуациях, что им не хватает денег, понимающе кивал, что безденежье, конечно, тяжело для молодого мужчины… Постепенно перешел к тому, что, по арабским законам, нет ничего плохого в том, чтобы позаимствовать деньги у друга, если он сам готов им дать. Исламская цивилизация издавна держалась на торговле, на прочных денежных отношениях; согласно историческим свидетельствам банковское дело тоже изобрели арабы, у которых европейцы его заимствовали во время Крестовых походов…
— Арабы — ростовщики, — с бестактной прямотой заявил Ростик. — Ты нам тоже собираешься ссужать деньги под проценты?
— Я — друг, а не ростовщик, — приложил правую руку к груди Абу Салех с оттенком искреннего негодования. После такого уже неудобно было бы отказаться от денег, предложенных от чистого сердца.
Два долга удалось отдать сравнительно быстро. С третьим пришлось подзадержаться, и, хотя Абу Салех не требовал его незамедлительной выплаты, Кирилл и Ростислав чувствовали, что это ставит их в неудобное положение. Когда они заговорили с ним на эту тему, он сказал, что это сущие пустяки и не стоит из-за этого волноваться. На красивом смуглокожем лице Абу Салеха трудно было прочесть его чувства, словно он учился их скрывать… Но, возможно, причина заключалась не в маскировке, а в том, что трудно прочесть что-либо на лице представителя иной национальности, иной культуры. Абу Салех напоминал древнюю статую из бронзы или меди, откопанную из-под многовековых наслоений песка среди пустыни: можно лишь догадываться, изображает она человека или кого-нибудь из забытых богов, и если речь идет о боге, то с помощью каких ритуалов осуществлялось поклонение ему.
— Если вас так волнует этот ничтожный долг, — спокойно проговорил Абу Салех, — могу предложить вам другой выход. Я не потребую с вас денег. Свой долг вы мне отработаете.
Предложение звучало многозначительно. И угрожающе: в Российском университете дружбы народов под «работой» могло подразумеваться что угодно, вплоть до транспортировки наркотиков. Близнецы высказали свои сомнения, чем рассмешили Абу Салеха.
— Неужели я могу втянуть друзей в темное дело? Работа будет несложная и приятная. Та, что нравится вам самим. Вы ведь профессионально занимаетесь граффити, я слышал?
«Откуда дровишки?» — захотелось спросить близнецам. Действительно, несмотря на юный возраст, они могли считать себя продвинутыми райтерами, да и в дизайне показали себя молодцами. Но в университете ни о чем подобном они не рассказывали: их будущая гуманитарная специальность не связывалась с изобразительным искусством. Не скрывали специально, но и не распространялись. Кто мог открыть Абу Салеху эту сторону их бытия? Наверное, тот человек, который посоветовал им обратиться к Абу Салеху. Однако они не спросили. И правильно сделали: Абу Салех никогда не выдавал своих источников информации. Складывалось иногда впечатление, что ему, как героям арабских сказок, служат джинны…
— Занимаемся. А что? Мы и дизайном занимаемся, если надо…
— Надо! — обрадовался Абу Салех. — Обязательно надо! Тут как раз у меня друзья создают свой клуб под названием «Канопус». Им уже выделили полуподвал, но все эти кирпичные стены надо как-то оформить, создать атмосферу, понимаете?
— Понимаем, — сказал Кирилл. Он уже подсчитал, в соответствии с отцовскими уроками, что такая работа обойдется куда дороже, чем их долг. Но Абу Салех улавливал все их колебания:
— Друзья у меня небедные. Ваш долг — так, мелоченька… или, как это сказать, мелочишка? — Редкие запинки или не совсем точно подобранные слова лишь подчеркивали, насколько хорошо этот экзотический молодой человек знает русский язык. — Если справитесь, вам от них перепадет кое-что покрупнее. Буду рад помочь. Все в ваших руках.
Дальше отказываться было неловко. В назначенный день и час Кирилл и Ростислав Скворцовы явились по указанному адресу в полуподвал, куда подтягивались и другие, незнакомые им райтеры. И не только райтеры… Близнецы не заметили, как за работой перезнакомились с ядром будущих завсегдатаев «Канопуса». А потом наступило блаженное время бесконечных разговоров. Близнецы поняли, насколько, в сущности, до сих пор они были одиноки. Да, конечно, они всегда располагали обществом друг друга, но это не было настоящим общением, так как они всегда чувствовали себя единой личностью. Да, у них были школьные и студенческие знакомые, но общение с ними было поверхностным.
В «Канопусе» братья Скворцовы впервые ощутили настойчивый интерес к себе со стороны других людей, и этот интерес им льстил. Здесь радовались их приходу, восхищались их райтерским дарованием… А попутно разговоры касались немалого числа остроактуальных и захватывающих тем. Среди посетителей и тружеников «Канопуса» считалось хорошим тоном рассуждать о гибели цивилизаций, о модерне и постмодерне, о столкновениях традиционного и модернистского взглядов на мир, о том, что современный мир западного типа движется к закату и не за горами его гибель, которую нужно приблизить, потому что все, что гниет и не умирает, плохо пахнет. Очень плохо. А это значит, не за горами новая революция. Она должна прикончить то, что смердит, и очистить место для того, что уже родилось, но еще себя не проявило.
— Революция? — Для детей, зачатых на излете горбачевской перестройки, это слово звучало не слишком привлекательно. — Революция — это всегда кровь, гибель, развал экономики… Мы думаем, — Кирилл чуть не вставил «Папа говорит», но вовремя спохватился, — что в настоящее время революция в России означает распад Российской Федерации…
Близнецам объяснили, что они живут устарелыми представлениями. Допустим, на заре ХХ века революция в самом деле была связана с движением человеческих масс, расстрелами, голодом, эпидемиями, горами трупов… Сейчас все изменилось, все произойдет иначе. Следует подготовить революцию в сознании людей. Это делается бескровно, простыми и доступными методами. Какими? От близнецов ничего не скроют, если они согласятся участвовать в этом. Согласятся помогать…
Согласие стало делом времени. Не внушения, не переубеждения — просто времени. Среда, в которую они попали, изменяла сознание. Примкнуть к «Графферам Пикассо» означало принять их установки — и в самом деле простые и общедоступные, точно рекламные слоганы. Жить обычной жизнью — значит, быть обывателем. Обывателем быть плохо. Будоражить обывателя, делать все, чтобы у него мозги съехали набекрень, — это хорошо. Россия проиграла свою битву с западной цивилизацией, ей нужно отвернуться от враждебного Запада и вернуться к традиционному обществу. Традиционное общество — хорошо, модернизм — плохо. Христианство устарело, за исламом — будущее. Ислам несет истинную свободу, тогда как западная цивилизация несет тоталитаризм. Порой, выходя из-под этого гипноза, а скорее самогипноза, то Кирилл, то Ростислав подмечали или фанатический блеск в глазах посетителя клуба «Канопус», проповедующего гибель современной цивилизации, или гадкое недоброжелательное слово, брошенное в адрес России, которая, ущемляя интересы чеченских борцов за свободу, становится снова тоталитарным государством. Порой, видя по телевизору закутанных в паранджу женщин, похожих в этих черных мешках на упакованную кладь, или натыкаясь случайно в газете на выдержки из законов исламских стран, включающих и наказание палками, и битье камнями, то Ростислав, то Кирилл задавались вопросами, насколько призываемое ими исламское будущее окажется свободным и согласятся ли они лично жить в условиях такой свободы? Но все эти мельчайшие сомнения всплывали на поверхность, чтобы тотчас же утонуть: влияние друзей пересиливало воздействия родителей и прессы, вместе взятые. И еще — признаться ли? — не последнюю роль играли деньги. И прежние, которые они получали от Абу Салеха, и новые, которые платил им «Глобальный Интернационал»… или по-прежнему Абу Салех? Относительно должности, занимаемой Абу Салехом в «Глобальном Интернационале», также могли существовать колебания, но близнецы раз и навсегда утвердились во мнении, что это их не касается.