Семейное счастье. Любимая улица
Шрифт:
Кинооператор Поливанов был сначала его, Лешиным, оператором, его другом. Он, Леша, ввел Поливанова в дом, подружил с родителями, познакомил с сестрой. Так считал Леша, так он думал не день, не два — долго.
И вот однажды они шли втроем по лесу и Леша рассказывал сестре и Поливанову про последний футбольный матч.
— Дмитрий Александрович, — сказал Леша, — все-таки напрасно вы болеете за "Динамо", вот ЦДКА…
Поливанов молчал. Леша взглянул на него и вдруг понял, что Дмитрий Александрович и думать забыл про матч и что наплевать ему и на "Динамо" и на Лешу. Он смотрел на Сашу. Как смотрел!
У Леши даже сердце екнуло. Он отвернулся и умолк. И Поливанов этого даже не заметил. Саша сказала:
— Я тоже болею за ЦДКА. И только тогда Дмитрий Александрович опомнился и произнес:
— Что?
И всем троим стало неловко. Леша шел и думал: когда это случилось? И почему он прежде ничего не замечал? Так что! это он, Леша, предал Андрея? Ввел в дом невесть кого. Потому, что Поливанов, лживый, неискренний, купил его, как мальчишку, притворялся другом, приглашал в Дом кино, а самому была нужна только Саша. Он, Леша, видит Поливанова насквозь, а вот видят ли остальные? Саша, родители, тетки? Он должен вмешаться и всех предостеречь. Только одно и слышно: порядочный человек…
Любит ребенка… Любит ребенка? Вранье, вранье, вранье! Просто подлизывается к Сашке. И к родителям подлизывается. Когда Леша хлопотал об училище, Поливанов говорил:
"Останешься недоучкой. Кончай десять классов и иди в любое училище, никто не задержит". Вот как он подлизывался, неискренний человек. И почему Леша тогда этого не понял?
Мало того, уезжая из Москвы, он сказал Поливанову: "Поручаю вам Сашу. Она тут без меня с тоски пропадет". Дурак, вот дурак! А теперь тетки говорят: "серьезные намерения, нашла свою судьбу". При Саше говорить боятся, а при нем, при Леше, распустились: "Дмитрий Александрович?
Интеллигентный, культурный, обаятельный". Да уж, обаятельный! Ему на теток наплевать, Леша твердо знает: наплевать! А как он с ними разговаривает? Обаятельно! До чего же их легко купить! Слепые они, что ли? И только мужская половина семьи — отец и Леша — сохраняет трезвость.
— Как ни говорите, богема! — вздыхал Константин Артемьевич. — Он, конечно, милый человек — ваш Поливанов, но люди искусства не считают себя ответственными за полет своих чувств. У иного першит в левой ноздре, а он уверяет, что умирает досрочно от любви.
Ну, а Саша? На третий день после своего приезда Леша спросил:
— Ты что, не влюбиться ли собралась?
— Дурак! — вспыхнув, сказала Саша и запустила в него книгой.
Вот вам и весь ответ. Но Леше полегчало. Нет, — думал он. Это тетки выдумывают, Саша за Поливанова не пойдет! Она любит Андрея. И будет любить всегда.
И вот Леша стоит в вестибюле кинофабрики в Лиховом переулке. Он мнет в руке кепку, ищет глазами друга их семьи оператора Поливанова.
Дверь за Лешиными плечами хлопает, Лешу толкают. Он высокий парнишка, но его почему-то никто не замечает. Эх, зачем он пришел в штатском!
Почему они все такие довольные? — думает Леша. У них такой вид, будто они самые главные на земле. Когда Леша еще учился в своей 14й школе, он не любил соседнюю, 42ю. Он считал, что там много "типов" — что это значило, не мог бы объяснить даже он сам. Так вот, сейчас Леше казалось, что на кинофабрике тоже множество "типов".
Мимо Леши пробежала молоденькая девушка. Красивая и разодетая, как в кинокартине, она обдала его запахом духов. Она тоже плевать хотела на Лешу. Она тоже была "тип". Через плечо у нее висел фотоаппарат, новенький "ФЭД", и это тоже оскорбило Лешу. Люди кружились, сталкивались, перекликались, шутили им одним понятными шутками. Они как будто говорили: "Мы творим искусство. А тут ходят всякие". "Всякие" — это был Леша.
Леша был здесь не первый раз. И раньше ему тут очень нравилось. Роскошную фразу о том, что "искусство облагораживает человека", и остроумнейшую шутку "Кланяйся тете Уте", которую все они повторяли, Леша унес именно отсюда. И красивые девушки с киноаппаратами тоже очень ему нравились. В школе, бывало, он любил говорить ребятам небрежно: "Поливанов меня познакомил вчера с одной…" Поливанов! Вот что ему не нравилось.
— Вы наверх? Скажите, пожалуйста, Поливанову, что его ждут насчет грузовика… — сказал он Лузину, молодому человеку в куртке, блестевшей от обилия молний. Главную молнию от подбородка до живота он то опускал, то поднимал, и казалось, что он делает себе харакири…, Лузин — это был помощник Поливанова — взлетел по лестнице, сверкнув резиновыми пятками, и Леша услышал его голос. Он кричал:
— Эй, Поливанов, тебя шурин дожидается! Шурин? У Леши отчего-то стало сухо во рту.
Почти тотчас же на лестнице показался Дмитрий Александрович.
— А, ты уже здесь? Вот и прекрасно! Ну, как дома?
— Дмитрий Александрович, — сказал Леша, бледнея, скажите, пожалуйста, что такое шурин?
Шурин? Погоди, погоди… Тесть, свекор, деверь… Я всегда путаю. Постой. Шурин это что-то вроде деверя. Ах да, точно: шурин это брат жены.
Горло у Леши похолодело, как будто он сразу проглотил три порции мороженого. Мороженое катилось вниз, замораживая все на своем пути. Вот оно!
— Брат жены? А разве Саша вам жена?
— Нет, сказал Поливанов. — Что за странный вопрос? Будто оглохнув и, будто не слыша, ослепнув от ярости, Леша кричал:
— Нет, ты скажи — она кто, жена тебе?
— Что-то я не помню, Леша, когда мы пили на брудершафт!
— Плевал я на брудершафт! Я давно уже вижу, давно понимаю, что ты задумал. Тебе кажется, если мне семнадцать, так я не понимаю? Не понимаю, да? Все понимаю! Как ты смеешь? А ты знаешь, как она Андрея любила? А ты знаешь, как Андрей погиб? Он был герой! А ты…
Леша не заметил, как в вестибюле стало тихо. Все замерли, прислушиваясь.
— Мальчишка. Дурак, — сказал Поливанов тихо. — Замолчи сейчас же!
Сам не понимая, как это получилось, ужасаясь тому, что делает, Леша замахнулся и ударил Поливанова в грудь.
— Вот тебе за брата!
Рука поднялась для ответа и опустилась, не ударив. Поливанов круто повернулся и пошел прочь.
Поливанов шел из студии, задыхаясь от гнева. Что за шалая семья? — думал он. И брат шалый, и сестра шалая!