Семейные тайны
Шрифт:
Бен вспомнил, как перепугалась Кэсс, когда он впервые прокатил ее на «порше». Он выехал на автостраду и принялся выжимать из машины всю скорость, и, когда стрелка спидометра приблизилась к отметке двести километров в час, Кэсс словно тисками вцепилась ему в руку, умоляя сбавить ход. Разумеется, он не послушался. Не понял, что она пришла в ужас. И даже рассмеялся; но затем взглянул на нее, увидел бледное, застывшее лицо и мгновенно пришел в себя. Свернув на обочину, он попытался извиниться и успокоить ее, но Кэсс будто обезумела. Она превратилась в тигрицу, нехотя вспомнил Бен, и так колотила его маленькими кулачками, что ему пришлось спасаться бегством. Ибо, останься он на своем месте, вполне мог бы поддаться искушению
Разумеется, это молчание не затянулось. Кэсс не умела сердиться подолгу. Но машина так и осталась предметом раздоров между ними, и теперь Бен гадал, помнит ли Кэсс тот день так же живо, как и он.
Бен нахмурился, пытаясь не думать о том, о чем было лучше не задумываться. В настоящее время у него и без того хватало проблем — например, каким образом предложить матери пригласить Кэсс на все лето на Вилла-Андреа. Задача не из легких! За прошедшие четыре года имя Кэсс не слетало с уст матери. Но разве не было доказательством невинности Кэсс то, что она не постеснялась обратиться за помощью к нему и к его матери?
Бен сжал губы. Возможно, он прав; но согласится ли с его доводами Софи? В конце концов, она до сих пор пылает ненавистью к человеку, который развелся с ней ради молодой женщины. Для Софи не имело значения, что уже много лет подряд они с Гвидо жили порознь. Он по-прежнему оставался ее мужем, и она изо всех сил старалась лишить его желанной свободы.
Бен вздохнул и направил свой «порше» в поток машин, двигавшихся к Лукке. Самое ужасное — что мать совсем не любила Гвидо Скорцезе, раздраженно подумал он. Она вышла замуж только потому, что была беременна. Но, несмотря ни на что, она ревновала его ко второй жене, ревновала к ее молодости и изысканности, но больше всего — к дочери, которую Гвидо обрел через десять месяцев после свадьбы. Софи всегда недолюбливала Кэсс, нехотя вспомнил Бен. В глазах Софи, которая считала брак союзом, освященным небом, Кэсс оставалась дочерью «той женщины», незаконнорожденным ребенком.
Руки Бена сжались на руле, пока он выводил машину на автостраду. Значит, вновь признал он, будет нелегко добиться у матери разрешения, чтобы Кэсс могла провести пару месяцев в Кальвадо. Помимо всего прочего, она сочтет разрыв Кэсс с мужем как доказательство того, что, идя против воли Божией, не добьешься ничего хорошего. Каков отец, такова и дочь — эту реакцию матери Бен предвидел заранее. Она никогда не смирится с мыслью, что можно допустить ошибку в браке, как и в любом другом деле. И потом, Бен ничуть не сомневался, что Софи заподозрит его самого, как бы он ни оправдывался.
За Луккой автострада переходила в магистраль, ведущую к Генуе, и, взглянув на золотые часы на запястье, Бен обнаружил, что уже второй час дня. Его одолевало искушение остановиться где-нибудь и перекусить, но он удержался. Он знал: желание перекусить вызвано просто его подсознательными попытками найти повод отсрочить приезд.
Кальвадо находился чуть севернее Сестри, эта очаровательная рыбачья деревушка возле залива Порто-Камаджо в последние годы стала чем-то вроде Мекки для яхтсменов. Узкие улочки круто спускались к гавани, где вдоль новой набережной растянулись причалы для более роскошных судов, нежели рыбачьи лодки, что теснились у старого пирса, а два особняка восемнадцатого века, принадлежавшие семьям генуэзских патрициев, были превращены в отели. Сады, пестрящие цветочными клумбами, мелькали среди пальмовых и апельсиновых рощ, а с дороги, которая спускалась к деревне, Бен разглядел бухту с песчаным пляжем, где они с Кэсс любили купаться и нырять несколько лет назад. К счастью, отдыхающие, проторившие путь в Кальвадо, не погубили его стиль и атмосферу, и, если бы Софи более терпимо относилась к затянувшейся холостяцкой жизни Бена, он наверняка проводил бы на вилле больше свободного времени. Она настойчиво подсовывала ему так называемых достойных девушек — главным образом дочерей своих подруг, к которым Бен был совершенно равнодушен.
Вилла-Андреа расположилась на утесах над заливом. Софи перебралась сюда после развода с Гвидо Скорцезе, предпочитая уединение Кальвадо сочувствию своей тосканской родни. Кроме того, ничто в Кальвадо не напоминало ей о бывшем муже, и хотя друзей у нее было немного, Бен знал, что его мать не одинока.
К вилле вела извилистая дорога, у обочин которой кусты малиновых олеандров чередовались с искривленными стволами вековых оливковых деревьев. Бен проезжал мимо других вилл, сады которых казались особенно пестрыми и яркими по сравнению с темной зеленью лесистого склона, а затем впереди показалась Вилла-Андреа — со стенами, почти полностью скрытыми цветущими кустами жасмина и каскадами вьюнков.
Он припарковал «порше» в тени цитрусовых деревьев, что были посажены для защиты дома от северных ветров, дующих с Альп зимой. Оставив дипломат и сумку с вещами в багажнике машины, он открыл калитку и вошел.
Перед ним открылся величественный вид. За утесами до самого горизонта простирались ярко-синие воды Лигурийского моря, кое-где виднелись океанские суда и небольшие паруса яликов. В тени прибрежных скал находилась та самая бухта с песчаным берегом, которую он видел раньше, а по обе стороны от нее изгибались два поросших сочной зеленью мыса, окружающие залив Порто-Камаджо. Со своего места Бен мог разглядеть даже стены аббатства бенедиктинцев, которое высилось в гордом одиночестве над городом Порто-Камаджо. Бен глубоко вздохнул, наслаждаясь минутами уединения.
— Бенвенуто!
Возглас матери — только она звала его Бенвенуто — мгновенно заставил забыть об удовольствии, вызванном живописным видом. На миг он испытал почти досаду, оттого что вынужден был пожертвовать внутренним покоем ради спора, который ему предстояло выдержать. Но затем здравый смысл и чувство долга восторжествовали над раздражением, и Бен направился к матери с улыбкой неподдельной радости.
— Mamma, — ласково пробормотал он, оказавшись в ее объятиях. — Come stai, cara? Tu stai bene?1
Софи сердечно приветствовала сына, взяв его лицо в ладони и вглядываясь в него так, словно надеялась заметить какие-нибудь значительные перемены в его внешности. Бен обнаружил, что его напряжение растет. Это нелепо, понимал он, но чувствовал: Софи сразу поняла — это не просто визит вежливости после путешествия за границу. Но что еще она увидела в его глазах? Неужели его мысли — для матери открытая книга?
— Ты выглядишь усталым, — наконец произнесла она на тосканском наречии, которое всегда считала самым чистым из диалектов Италии. — По-моему, этот курс лекций в Австралии и Новой Зеландии оказался для тебя более напряженным, чем ты думал. — Ее темные глаза, так похожие на глаза Бена, сузились. — Или же в этой усталости повинна какая-нибудь женщина?
Бен испустил глубокий вздох, но облегчения не испытал.
— Да, поездка выдалась утомительной, — подтвердил он, высвобождаясь из цепких пальцев Софи и напуская на себя задумчивое выражение. — Но вернуться домой так приятно! Я не прочь отдохнуть.
Софи широко распахнула глаза.
— Ты хочешь остаться здесь?
Бен проклял свой болтливый язык.
1 Как поживаешь, дорогая? Хорошо? (итал.)
— Не совсем так, — торопливо поправился он и взглянул в сторону машины, но потом решил занести вещи в дом немного позднее. — Покамест мне достаточно выпить чего-нибудь холодного, и побольше. Я не останавливался перекусить и потому извелся от жажды.