Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

Поволяев Валерий Дмитриевич

После этих слов она умолкала.

На глазах Ольги Федоровны появлялись слезы: она знала, что с ней происходит. Ирина Федоровна, сидя рядом, также не могла сдержать слез, прикидывала про себя, как станет жить, когда Оля покинет этот мир. Ничего хорошего в этой её жизни не было, ни-че-го. Лицо Ирины Федоровны дергалось, глаза заполняли слезы, как и у сестры, а губы кривила неживая улыбка.

Как ни странно Джулька, лежа далеко отсюда, в прихожей на коврике, тоже думала об этом. Она чувствовала, что вот-вот произойдет нечто страшное, и молила своего собачьего бога сохранить ей хозяйку, а когда поняла, что беду отвести не удастся, стала молить о том, чтобы это произошло как можно позднее.

Но,

видать, могущественный собачий бог к её мольбам не прислушался. Почувствовав, что это случилось, Джулька жалобно заскулила, заморгала заслезившимися глазами, всхлипнула, как ребенок. И если ещё десять минут назад не знала, что ей делать, то теперь решение пришло само собой.

Ольга Федоровна скончалась ранним промозглым утром, когда окна в больничной палате едва высветились. Рассвет окрасил неуютную, пропахшую лекарствами, мочой и потом палату в серый рахитичный тон. Ольга Федоровна вздохнула несколько раз хрипло, дернулась и затихла.

Джулька этот момент остро почувствовала. Она подползла к окошку в кухне, где была открыта форточка, собравшись с силами, вспрыгнула на подоконник, потом, встав на задние лапы, попытались дотянуться до форточки. С первого раза ей это не удалось. Она сорвалась, слетела с подоконника и, больно ударившись, заскулила.

Отдышавшись, она снова прыгнула на подоконник и вновь попыталась дотянуться до форточки. Подпрыгнула раз, второй, третий - не получилось, но уже не свалилась, держалась на подоконнике, хотя и столкнула вниз старый пластмассовый горшок, который с грохотом покатился по полу.

На этот раз Джульке удалось когтями зацепиться за край форточки и она повисла на окне, но сил не хватило, и Джулька снова шлепнулась на подоконник, а с подоконника - на пол.

Вновь больно приложилась о паркет: все-таки старость - не радость. Жалобно заскулила. Она почувствовала себя самой одинокой, самой несчастной собакой в мире, - всхлипнула и вновь поковыляла к подоконнику.

Примерилась, прыгнула. Взобравшись на подоконник, отдышалась. Глянула вниз, на далекий, заставленный машинами тротуар, на бабулек, выбравшихся на улицу подышать воздухом. Сердце у Джульки трепетно сжалось - страшно было смотреть вниз с такой высоты. Она заскулила, обернулась на подоконнике вокруг своей оси, её шатнуло в сторону, лапы подогнулись от ощущения беды, но в следующий миг она справилась с собою и, стараясь больше не смотреть вниз, на улицу, подпрыгнула, зацепилась когтями за край форточки, попыталась подтянуть тело и втиснуться в проем, но попытка не удалась, Джулька обреченно застонала и опустилась на подоконник.

Отдышавшись, она решила действовать другим способом - прижалась телом к стеклу, уперлась лапами в подоконник и, что было силы, надавила на стекло. С четвертой попытки стекло лопнуло, а потом и вовсе вывалилось из пазов. Со вторым стеклом дело оказалось посложнее - стекло было вделано в раму основательнее. Джулька ткнулась в него холодным носом, ударила головой, притиснулась всем телом - бесполезно, стекло не поддавалось.

На улице сделалось темно, краски на небе сгустились, тучи сошлись в один сплошной, тяжелый, словно бы присыпанный пороховой гарью полог. Джулька задрала голову, но ничего не увидела: ни неба, ни облаков - все расплылось в мокрой пелене.

Она знала, что будет делать. Но перед тем, как совершить этот последний, самый трудный шаг, надо было отдохнуть. Сестра её хозяйки Джулька знала - сегодня не придет, занята скорбными заботами.

Снова глянула вниз в клубящуюся страшную глубину, но ничего не увидела - пошел снег, он будто бы приблизил землю. темные прямоугольники машин исчезли, все скрылось в клубящейся белой игле. Джулька стала вспоминать свои прогулки с хозяйкой

по заснеженному двору, игры на пустой детской площадке, когда она метеором носилась по кругу, а хозяйка пыталась ухватить её руками, но Джулька была проворнее, бойчее, моложе хозяйки, и у той ничего не получалось - Джулька была ловка, как ртуть. Но зато веселья-то было, веселья! И хозяйка смеялась. Смех у неё был заразительный, девчоночий. Ни у кого не было такого звонкого смеха, как у хозяйки. И вот теперь хозяйки нет.

Джульке показалось, что из неё сам по себе, произвольно, вырывается крик, она поспешно зажала его зубами, застонала, как человек, отползла назад, с хрустом давя лапами стекла, потом резко приподнялась и прыгнула вперед, прямо на стекло.

Удар был сильный, стекло разломилось сразу на несколько частей, один из осколков вонзился Джульке в спину, но она боли не почувствовала и в брызгах осколков полетела вниз. В воздухе несколько раз перевернулась, через несколько секунд ударилась о промерзлый асфальт тротуара.

Впрочем, умерла Джулька чуть раньше, на несколько мгновений опередив удар - сердце у неё разорвалось ещё в воздухе.

ДУРА

У неё было редкое имя - Августа, которое ныне почти не попадается, сегодня в моде - Мария, Анна, Дарья, недавно я встретил даже Меланью ученицу девятого класса, обычную троечницу ничем не примечательной московской школы... Зато - Меланья! На такое имя всякий обратит внимание. На имя Августа, впрочем, тоже.

Всю жизнь Августа Пронина мечтала стать богатой. В советский период это было почти невозможно - богатыми были только академики, крупные писателя да военачальники с большим количеством звезд на погонах, не считая партийных деятелей, а Августа ни к одному из этих сословий не принадлежала; когда же в стране утвердился капитализм - неважно, что капитализм первобытный, - оказалось, что у Августы нет данных для того, чтобы заниматься коммерцией и стать богатой. Это было несправедливо. Августа проплакала два дня - взяла бюллетень и не вышла с расстройства на работу. Хоть и не заделалась она богатой, мечта эта продолжала в ней жить.

Когда-то Августа была романтической тоненькой девочкой с большим красивым ртом и длинными ногами, но потом время взяло свое, время всегда побеждает, и Августа погрузнела, глаза у неё выцвели, только рот по-прежнему оставался молодым, жадным до вкусной еды, питья, улыбок, а все остальное потускнело, - и все равно мужчины находили, что она привлекательна.

Личная жизнь у Августы не сложилась: было у неё три мужа и все ушли, оставив Августе двух детей - десятилетнего Игорька и восьмилетнюю Наташу. Родители последнего мужа, Алексея Семенюка, уехавшего за границу и словно бы провалившегося там под землю - он уже два года не подавал о себе никаких вестей, - прикипели к Августе, помогали ей, чем могли, и, поскольку у неё своих родителей уже не было, она почитала Ивана Олеговича и Ингу Тимофеевну Семенюков за своих родителей. Хотя к канувшему в нети мужу относилась так себе: что был, что не было его - все едино.

В тот день она проснулась рано, включила тихонько радио, чтобы не разбудить детей, послушала, о чем там судачат в Государственной думе, с кем пообедал Ельцин, где и не очень, почем нынче доллар на бирже, помяла пальцами подглазья, без зеркала зная, что за ночь туда набежало немало новых морщин, вздохнула: как всегда глодала одна проблема - деньги. Не хватало, чтобы купить Игорьку обновку к школе, а Наташке - приличное платье с туфельками в придачу - на ладном низком каблучке, нарядными, Августа уже присмотрела туфли в магазине, очень они ей понравились; нужное платьице, из красивой ткани-шотландки тоже было на примете - да, к сожалению, кошелек у неё никак не толстел...