Семейный пикник

Ролле Элизабет

Допрос Камиллы Карлайл едва не пошатнул уверенность инспектора Мортона в ее виновности. Леди Карлайл держалась с полнейшей невозмутимостью и не допустила в своих показаниях ни малейшего противоречия, при этом она ни разу не пыталась уклониться от ответа на заданный вопрос или ответить неточно - словом, она производила впечатление чело­века, которому нечего скрывать. Относительно своего разговора с Луизой она заявила, что разговора, в сущности, не бы­ло: Луиза попросила позвать Патрика, а она ответила, что его нет дома, и спросила, надо ли что-нибудь передать. Луиза ответила, что не надо, и повесила трубку.

Хотя ни в машине Луизы, ни в ее квартире, так же как

и в доме Гловера, не удалось обнаружить никаких материалов, касающихся Камиллы Карлайл, леди Карлайл было предъяв­лено обвинение в убийстве Луизы Олбени и попытке убийства Фрэнсиса Гловера. Обвинение основывалось на показаниях Гловера о том, что у мисс Олбени имелись компрометирующие леди Карлайл сведения и она была убита именно в тот момент, когда собиралась предать их гласности. Однако присяжные сочли это недостаточном, явных улик не было — Камиллу Карлайл признали невиновной.

Глава VII

Расслабившись, Бэрридж полулежал на диване. Сегодня он успешно провел очень сложную операцию и теперь наслаж­дался бездействием, как гурман - изысканным блюдом. Впрочем, это бездействие не было абсолютным: хотя он не делал ни малейшего движения, его ум был занят загадкой, притягивающей Бэрриджа подобно магниту.

После того как суд оправдал Камиллу Карлайл, инспектор Мортон, в ходе следствия державшийся с Бэрриджем так же, как с остальными, хотя они были старыми знакомыми, пригласил его к себе и подробно рассказал о проведенном следствии и своих соображениях. По-прежнему считая леди Карлайл убийцей, Мортон, однако, был вынужден признать, что улик против нее действительно маловато. Бэрридж заявил, что не разделяет его мнения.

— Вы считаете ее невиновной? — спросил Мортон.

— Как вам сказать... — Бэрридж задумчиво повертел в руках свой портсигар, не спеша достал сигару, предложил Мортону — тот отказался — и закурил. Хорошие сигары были его слабостью. — Прежде, чем ответить на вопрос, кто убийца, следует разгадать маленькие загадки, имеющиеся в этом деле.

— Что вы подразумеваете под маленькими загадками?

— Во-первых, то же, на что и вы обратили внимание: зачем Луиза Олбени пригласила Альберта Ли? Во-вторых, почему горничная Гловера столь неохотно отвечала на ваши вопросы и особенно насчет звонка Луизы к мистеру Ли? Вы сами гово­рили, что буквально вытягивали из нее каждое слово.

— Верно, но она вообще выглядела запуганной. Вначале я на основании этого заподозрил, что здесь что-то кроется, однако мистер Ли не имел ровным счетом никакого отношения к леди Камилле и заявление, которое собиралась сделать мисс Олбени, ему ничем не угрожало. Что касается горничной, то, поверьте моему опыту, ее поведение объясняется гораздо проще: не очень то приятно служить в доме, хозяина которого пытались убить, а его невесту убили.

— Странно получается: мистер Ли не имел никакого отно­шения к леди Карлайл, с Луизой его связывало, как он ут­верждает, поверхностное знакомство, а его приглашают на встречу, где речь должна идти о сугубо семейных делах. И заметьте, он приходит.

— Здесь мне нечего вам возразить, — признал Мортон. — Замечу только, что люди порой совершают довольно странные поступки. Вы сказали: "Во-первых" и "во-вторых". "В-третьих" тоже будет?

Бэрридж кивнул.

— В-третьих, вот что: я был очень близко к мисс Олбени, и столик с бокалами тоже постоянно находился у меня перед глазами — леди Камилла не могла подсыпать в бокал яд.

— А кто мог?

— Никто.

— Однако Луиза и ее жених были отравлены, — с оттенком снисходительности произнес Мортон. — Ваши рассуждения противоречат фактам, а значит, вы ошибаетесь. Вы ошибае­тесь, Джеральд, — повторил он с удовлетворением. — Предлагаю пари: если когда-нибудь выяснится, что Луизу Олбени убила Камилла Карлайл, вы приносите бутылку коньяка, если же выяснится, что она ее не убивала, тогда бутылка с меня.

— Согласен. Боюсь только, что коньяк не достанется ни вам, ни мне: дело закончено и мы никогда не узнаем правды. А главная странность этого дела как раз и заключается в том, что двое оказались отравленными, хотя никто не мог их отравить.

— Просто одна особа оказалась настолько ловкой, что про­делала это незаметно для остальных, — упрямо сказал Мор­тон.

Возразить Бэрриджу было нечего, он промолчал, и на этом они с Мортоном расстались, однако существовала еще четвертая загадка, говорить о которой инспектору Бэрридж не стал вовсе. Почему Патрик Карлайл, встречая его на вокзале, сказал: "Я не могу быть среди них один"? Он явно чего-то боял­ся — чего?

Посмотрев на часы, Бэрридж потянулся и сел. Будь погода получше, он пошел бы прогуляться, однако затянутое тучами небо к прогулке не располагало. Мысли Бэрриджа потекли но прежнему руслу.

Поведение Патрика Карлайла порой вообще было необъяс­нимым, и если инспектор Мортон, преувеличивая тяжесть его заболевания, целиком приписывал странности поведения сэра Карлайла болезненному состоянию его психики, то Бэрридж был уверен, что действия Патрика имели логическую основу. Вспоминая его лицо и голос в тот момент, когда на вокзале он произнес эту загадочную фразу, Бэрридж успокаивал себя тем, что если Патрик хотел получить от него какую-то по­мощь, то следовало выразиться более ясно. Он этого не сделал возможно, Бэрридж вообразил то, чего на самом деле не было. Или что-то помешало Патрику?

Иногда Бэрриджа начинали мучить сомнения: правильно ли он поступил, умолчав о кое-каких деталях, которые заставили бы инспектора Мортона обратить на Патрика Карлайла большее внимание? Разумеется, это были его личные наблю­дения и он имел право держать их при себе, однако Бэрридж прекрасно сознавал, что, если бы речь шла о человеке, к которому он был равнодушен, он поступил бы иначе. Итак, он умолчал о своих соображениях из личной симпатии. Правда, он честно ответил на все заданные в ходе следствия вопросы, однако мог сказать кое-что и сверх этого, но не сказал. Впрочем, из собравшихся в тот вечер в доме Карлайлов не один Патрик вел себя странно. Альберт Ли слишком много лгал: он солгал, сказав, что практически незнаком с человеком, называвшим себя Гарольдом Уиллисом (кстати, в телефон­ной книге такого не было), и, по мнению Бэрриджа, солгал снова, когда заявил, что не знает, с какой целью Луиза при­гласила его. Он не явился бы в дом малознакомого человека, к которому испытывал антипатию — похоже, взаимную, без достаточно веских оснований.

Бэрридж снова посмотрел в окно — погода не улучшилась — и решил, что надо как-то отвлечься. В конце концов, сколько можно думать об одном и том же! Он взял медицинский спра­вочник, но через четверть часа отложил его и потянулся за на­чатым на днях романом. В это время зазвонил телефон.

— Бэрридж? Как поживаете?
– раздался в трубке жизне­радостный голос инспектора Мортона. — Теперь-то вы убеди­лись, что я был прав?... Как, вы еще не читали сегодняшние газеты? Тогда слушайте: Камилла Карлайл покончила с со­бой, признав, что отравила Луизу Олбени. Она написала пись­мо, где во всем призналась, и отправила его в полицию. Ког­да мы его получили, она была уже мертва. Застрелилась.