Семилетняя война
Шрифт:
— Он всё отрицал, — рассказывал Зорич Ивонину, — требовал, чтобы арестовали вас и подполковника Аша, и предложил опечатать бумаги как его, так и Аша. Вообще амбиции превеликой… Одно плохо, — Зорич с досадой покусал ус, — он успел-таки разорвать секретный шифр для переписки с Фридериком. Это мы с Биловым проморгали.
— А я вот что нашёл. — Ивонин протянул сложенный пополам листок бумаги: то был черновик одного из писем Тотлебена королю прусскому. — «Ваше величество высказываете в последнем письме желание, чтобы мне служить ещё одну кампанию, требуя, чтобы доброю в моих войсках дисциплиною я предупреждал всякие грабительства…»
Зорич стиснул
— Вот кому он служил, бесовское исчадие! Сегодня же отправим его под конвоем в три сотни казаков к главнокомандующему. А теперь пойдём-ка к Ашу.
В землянке они застали странную картину. Саббатка сидел в углу и всем своим видом напоминал мокрого пса. Аш сердито посапывал трубкой, вертя в руках кавалерийский хлыст.
— У меня с этим франтом разговор вышел, — кивнул он на Саббатку. — Пришлось пару раз перетянуть его хлыстиком. Тогда он вспомнил, что в разное время привозил Тотлебену четыре личных письма от Фридерика и что Тотлебен просил короля о личной встрече. Что было в других посланиях, он, по его уверению, не ведает.
— Отправим и его в армию, — решил Зорич, — только отдельно от графа Тотлебена. Пойдём с нами, пан. Не бойся: больше тебе плохого не учиним.
…Ивонину уже не пришлось видеть Тотлебена. Он узнал, что было обнаружено письмо Фридриха, в котором тот обещал дать графу имение в Померании, если он будет охранять интересы немецкого населения, что, не довольствуясь этим, Тотлебен вёл переговоры с Гоцковским о покупке имения в Лупове и о крупной денежной сделке с немецкими мануфактуристами, что за уменьшение наложенной на Берлин контрибуции с четырёх миллионов талеров до полутора миллионов ему перепал немалый куш. Арест Тотлебена был санкционирован военным советом в составе Бутурлина, Фермора, Чернышёва, Панина, Волконского и Голицына. Тотлебен на допросах вдохновенно лгал. Он, дескать, хотел вовлечь Фридриха в ловушку и потом взять в плен; ордер Бутурлина переслал нарочно с запозданием; посылал же его чтобы внушить Фридриху доверие к себе, — всегда, на всякий вопрос у него был готов лукавый, хитрый ответ.
Суд приговорил Тотлебена к смертной казни, но её всё откладывали исполнением, пока новая государыня, Екатерина II, не заменила казнь изгнанием из России, с отнятием всех чинов и орденов и запрещением появляться вновь на русской территории.
Саббатка был оправдан. Бринк куда-то исчез, и участь его осталась Ивонину неизвестной.
Сочтя своё поручение выполненным, Ивонин выехал в главную квартиру. Там его ждала двойная радость: он был произведён сразу в подполковники и переводился в корпус Румянцева.
ЧАСТЬ 3
Глава первая
В Петербурге
1
В Поджаром жизнь шла своим чередом. Гром войны доходил только отголосками: объявляли рекрутский набор, и староста собирал «мир» для решения, кому итти; либо возвращался с войны на деревянном костыле уже отвоевавший мужик; а однажды приезжал на побывку бравый капрал и, покручивая усы, с достоинством рассказывал о походе на вражескую столицу и об осаде города Кольберга.
Ольга после встречи с Шатиловым очень изменилась. Весть ли о смерти отца так повлияла на неё, а может быть, подошли сроки: незаметно накопленный жизненный опыт сказался. С Катериной Ольга сдружилась ещё
И вдруг это безмятежное существование нарушилось.
Началось с того, что одним осенним утром, когда чуть шевелилась листва на деревьях и каштановый дым, клубившийся из печей, медленно восходил прямым, почти неколеблющимся столбом, в Поджарое въехала почтовая тройка. Распаренные кони, наперебой звеня бубенцами, остановились, ямщик отогнул полог, и на землю соскочил офицер. Роста выше среднего, крепко сложенный, смуглый, с большими, немного грустными глазами и уверенными, ловкими, сноровистыми движениями, он огляделся по сторонам, с любопытством покосился на лакированный возок, только что сработанный местными мастерами и ждущий отправки в Петербург, и прошёл прямо к барскому дому.
— Ольга Евграфовна здесь живёт? — спросил он у выбежавшей навстречу девки и, получив утвердительный отпет, сказал: — Доложи: подполковник Ивонин просит принять.
Ольга, робея, вышла к нему.
— Отца вашего, Евграфа Микулнна, по высочайшему повелению посмертно наградили медалью; о том и взял приятный труд вас известить.
Он с мягкой улыбкой глядел на залившееся нежным румянцем лицо её.
— Да как вы, сударь, местожительство моё узнали? — только и нашлась что пробормотать Ольга.
— О том меня друг мой, Алексей Никитич Шатилов, уведомил.
Девушка вспыхнула.
— Вон что! А где же теперь господин Шатилов?
— Под городом Кольбергом, в войсках графа Румянцева. Там же и я состою.
Ольга, видимо, хотела что-то ещё спросить, но промолчала. С новым, строгим и настороженным выражением она посмотрела на него.
— Пожалуйте в дом, сударь, — сказала она.
Ивонин всё с той же мягкой, добродушной улыбкой пошёл за нею. В горнице, у окна, стояла Катерина.
— Добро пожаловать, — произнесла она немного певуче, и тяжёлая русая коса, лежавшая жгутом у неё на затылке, чуть шевельнулась от поклона.
Ивонин не ответил. Вид этой красивой, грустной женщины заставил вдруг его сердце забиться быстрее. Нахмурив брови, он молча поклонился, стараясь побороть нежданное волнение.
— Брови нависли, дума на мысли, — чуть улыбнувшись, сказала Катерина. — Милости просим, сударь.
Силясь сохранить обычное своё вежливое равнодушие, Ивонин стал разговаривать с Ольгой. Он рассказывал о войне, об Емковом: как он уважал Евграфа Семёновича, а потом погиб той же смертью. Разговор перешёл на деревенскую жизнь, и Борис Феоктистович с неестественным увлечением стал рассказывать о саранче, которую он однажды наблюдал под Оренбургом.
— От барабанов она поднималась на кусты, и те, даже в палец толщиной, гнулись под её тяжестью. На полёте сего стада мы приметили одну саранчу, величиной с жаворонка, которая летела наперёд, а за нею следовали все прочие. Длиной они были около пальца, разных цветов: серые, зеленоватые, жёлтые, бурые. За саранчой летели три стада летучих муравьёв.
Он говорил и в то же время невольно посматривал искоса на Катерину. Чем она так понравилась ему? Гордой ли посадкой головы, горькой ли складкой в углах губ, или этим спокойным, точно мерцающим взглядом из-под длинных ресниц? Не всё ли равно! Быть может, и не она сама причиной, а та острая потребность в ласковом друге, которую он так долго гнал и которая вдруг всплеснулась?