Семиречье. Трилогия
Шрифт:
— Мамочка, — прошептала Гремила, и Лихой сжал ее руку.
Но стража прошла мимо, ничего не заметив, даже шепота испуганной женщины. Люди облегченно выдохнули и уже смелей пошли дальше.
— А работает бермятов подарочек, — улыбнулся Дарей.
Он снова зажег шарик, и поманил за собой своих спутников. Гремила некоторое время стояла, держась за сердце, и атаман вдруг с необычайной нежностью погладил ее по лицу.
— Успокойся, душа моя, — сказал он. — Нас не видят. Такая большая девочка, а перепугалась как маленькая.
— Ох, Лишенько мой, — всхлипнула женщина-богатырь и вдруг стала такой беззащитной, что разбойник обнял ее и несколько мгновений что-то ласково шептал, целуя бледные щеки.
Наконец она успокоилась, улыбнулась своему соколику и пошла за ожидавшими их чародеем и воином. Мужчины переглянулись, поняв друг друга без слов, и предложили Гремиле вернуться обратно, но та упрямо замотала головой, отказавшись оставить их. Она вновь встала впереди их маленького отряда и открыла большую дверь, и они вышли в просторное помещение с мозаичным полом и широкой каменной лестницей. У лестницы стояли стражники, повернувшие головы на скрип открываемой двери. Один сошел со своего места и пошел к двери, все еще приоткрытой. Он заглянул за дверь, потом осмотрелся и вернулся обратно.
— Что там? — спросил второй стражник.
— Никого, — пожал плечами первый, и они переглянулись, принюхиваясь.
Четверо спутников как раз проходили мимо них, стараясь даже не дышать. Но их так и не обнаружили, как не заметили и остальные, стоящие на всем протяжении большой лестницы. Дальше снова шли коридорами.
— Здесь тронный зал, — поясняла Гремила. — Здесь царь адиенции дает, тьфу, набрали слов иноземных, язык сломаешь. Там для пиров зал, там его, как его, кабинет, во. Дальше двери на женскую половину. А к самому царю в опочивальню надо еще один переход сделать. Сюда.
И они свернули на очередную лестницу, притаившуюся за неширокой резной белой дверью. Теперь они разговаривали, не опасаясь. Их не только не видели, но и не слышали. Впрочем, разговаривали вполголоса, не нарушая окружающей их тишины. Перед царской опочивальней возникла заминка. Там тоже стояла стража, как и полагается. Отвести им глаза было невозможно, стражники смотрели в темноту мертвыми взорами. Не люди. Хотя во дворце не было уже ни одного человека. Открыть двери в наглую они не решились, и тогда Лихой, подмигнув им, шепнул:
— Открой меня, чародеюшка.
— Так ведь не уйдешь потом. Их слишком много, — возразил Дарей.
— Уйду, чай, разбойник я, убегать привыкши.
— Не пущу, — заголосила Гремила, и стражники начали принюхиваться.
— Успокойся, душа моя, — он погладил женщину. — Я запомнил, как шли, не заплутаю. А к вам чуть позже вернусь. По другому мы не пройдем. Дарей с Радмиром говорили, что их по обычному не убьешь, даже головы отрубленные обратно приращивают.
— Хорошо, — сдался чародей.
Гремила дернулась за ним, но Радмир удержал женщину.
— Лихой уйдет, не переживай, Гремилушка, — и она вдруг послушалась, но невольную слезу утерла.
Атаман отошел подальше от них, подмигнув уже только Гремиле, и чародей щелкнул пальцами, снимая с него защитный покров. Лихой подбоченился и нарочито громко затопал, отбегая в сторону лестницы, по которой они только что поднялись.
— Ну, что, немочь бледная, рты разявили? — крикнул он изумленным стражам. — Где тут сокровищница, показывайте.
И побежал, увлекая за собой стражников. Оставшаяся троица толкнула двери и вошли в опочивальню, освещенную огоньком одинокой свечки. Они огляделись. Царская опочивальня выглядела так, будто здесь давно никто не убирался. Даже такая необходимая вещь, как умывальник, был затянут паутиной, с наросшей на ней пылью.
На большой кровати кто-то лежал. Его еле слышное дыхание едва угадывалось в окружающей тишине. Троица подошла к пологу и заглянула внутрь.
— Батюшка царь, — выдохнула Гремила и вдруг прослезилась. — Что ж с тобой сделали, соколик наш ясный?
Краснослав выглядел тенью себя самого. Исхудавший, бледный до синевы, с запавшими глазами. Он безучастно смотрел перед собой, но глаза были не мертвые. Это все еще был человек. Дарей щелкнул пальцами, и они проявились перед государевыми очами. Тот покосился на них, но никак не отреагировал. Дарей сел на царское ложе, взяв самодержца за руку. Потом повел над ним руками, неодобрительно качая головой.
— Что же вы, ваше величество, совсем не едите ничего, отощали, — сказал он.
— Ничего не хочу, — ответил царь слабым голосом.
— Не ест, не удивился нашему явлению, желаний нет. Воля подавлена. Плохо, — сказал чародей своим спутникам, и Гремила совсем расчувствовалась.
— Можешь что-нибудь сделать? — спросил Радмир.
— Попробую. Но сомнения у меня, что моя волшба поможет. Белавка бы может и могла, она суть чар видит, — вздохнул Дарей. — Попробую.
Он зашептал, заводил руками, достал маленький пузырек, вливая в податливый царский рот. Сначала самодержец полянский лежал все так же безучастно глядя в потолок, потом вдруг округлил глаза, захрипел и схватился за горло, будто задыхаясь. Чародей вновь зашептал и заводил над царем руками. Царь закричал, выгибаясь всем телом, потом затрясся, на губах выступила пена, и глаза закатились.
— Что с ним? — Радмир с беспокойством смотрел на товарища.
— Чары борются, — сказал тот. — Сумел я вскрыть чужую волшбу. Значит, не так уж моя сила и бесполезна здесь. Но подождем, кто победит.
Царь продолжал извиваться, и чародей достал другой пузырек, отмерив несколько капель, и влил их в рот Краснославу. Потом закрыл глаза и будто потянул на себя что-то, хлопнул в ладоши, оглушив всех, кто был в опочивальне, а потом расплылся в довольной улыбке. Царь затих, лежа с закрытыми глазами, затем открыл их и уставился на своих непрошеных гостей.