Семиречье. Трилогия
Шрифт:
Дарей вернулся в дом, а воин опять начал перечитывать грамоту от Белавы. Потом сложил ее, спрятал за пазуху и поднял голову, с улыбкой глядя на звезды.
— Я тебя найду, — шепнул он и пошел в дом.
После полуночи вернулся Лихой, взлохмаченный, красный с большими глазами. Ожидавшие его чародей с Радмиром встретили разбойника с тревогой в глазах. Дарей сунул атаману воду, но тот отмахнулся:
— Самогона налей, — сказал он, переводя дыхание.
— Что случилось? — спросил чародей, наливая чарку. — За тобой гнались?
— Да, — тяжело выдохнул разбойник. — Насилу ушел.
— Стража? — воин подсел
— Чего? Какая стража? — перевел на него шальной взгляд Лихой. — Да лучше бы стража! — он вдруг зло бахнул чаркой о стол. — Бесова баба, чтоб ей…
Чародей и воин переглянулись и, не сдержавшись, хмыкнули. Разбойник поднял на них глаза и вдруг разозлился.
— Чего ржете? Я от нее по крышам только что не уходил, только недавно удалось со следа сбить. Главное, пришел честь по чести, приласкал, умаслил, потому как не хотела со мной разговаривать. Потом обговорили все, уходил уже, а она жалобно так: «Не уходи, соколик, дай еще разок тебя к груди прижму», вот тут я и не выдержал, побежал.
— Так что ж ты бабоньку не уважил? — рассмеялся Дарей. — Уж кто как не ты в этом деле мастак.
— Бабоньку? — Лихой даже задохнулся. — Вы ее видели? Она выше меня на голову, в плечах шире в два раза. Она подковы пальцами гнет! Да на мне после нее живого места нет, больной три дня лежу. Ежели бы она не осталась единственной бабой во дворце, то и не сунулся бы к ней близко.
— Да неужто так все плохо было? — опять усмехнулся чародей, воин предпочел спрятать улыбку.
— Плохо? Я от нее месяц прятался, а однажды попался случайно, по глупости. В кабаке засиделся, а ее туда бесы занесли. Допил последнюю чарку и вышел, а она мне по темечку кулаком… КУЛАКОМ! Я и сознание потерял, очнулся, а она меня на плече несет. Какая баба так сделать сможет? Уж и не знаю откуда силы взялись, извернулся и ходу. — помолчал немного и тихо добавил. — Боюсь я ее.
И тут чародей не сдержалась и захохотал, даже слезы навернулись на глаза. Радмир изо всех сил сохранял сочувствующее выражение на лице, понимая, что атаман сейчас рассказал то, о чем не каждый решится поведать. Лихой некоторое время смотрел на заходящегося от хохота хозяина дома, потом покраснел и вскочил.
— Дарей! Я очень тебя уважаю, но если ты продолжишь насмехаться, я уйду и больше ко мне не обращайся. Сам с этим богатырем в юбке любиться будешь!
— Не ругайся, друже, — пытаясь справиться со смехом, воскликнул чародей. — Не гневайся на меня. Наверное слишком тяжело последнее время было, вот и не сдержался. Еще чарочку?
— Давай, — Лихой опустился обратно на лавку и снова тяжело вздохнул.
Мужчины посидели молча, ожидая пока разбойник начнет говорить. Тот все еще собирался с мыслями, явно переживая, что свидеться со своим личным кошмаром ему еще раз придется. Он махнул одну чарку, вторую, третью, закусил услужливо подставленным холодным мясом и наконец начал говорить.
— Сказала мне… Гремила, что есть во дворец одна тайная дорожка, подземная. О ней знают всего пара-тройка человек. По нему царские яства выносили, утварь золотую да серебряную, в общем, челядь использовала. Когда людей менять начали, про дорожку прежние работники новым не сказали, потому должна она быть свободна. Начинается ход от главной Храмины, аккурат за ней сараюшка стоит, а в нем крышка землей присыпана. Вот оттуда и надо идти. Гремила сказала, что
— Друже, — вмешался чародей. — Радмира нельзя трогать. Если про это узнает моя ученица, поверь, твоя Гремила сущей радостью тебе покажется.
— Так твоя ученица в плену вроде, — Лихой явно не хотел расставаться со своей идеей.
— Эта от самого хозяина Затонухи сухой ушла, довела двух Водяных до того, что теперь они при ее голосе вздрагивают, испепелила Аспида, оборотней разогнала. Да что там, я сам ее боюсь, так что вырвется и тогда мало никому не покажется. Потому оставь мечты, придется тебе наш отряд возглавить.
Разбойник вздрогнул и вздохнул тяжко.
— Моя Гремила-то и хозяина Затонухи в бараний рог свернула бы… Э-эх… Ладно, береги своего странника, жертвуй атаманом лихим, — укоризненный взгляд разбойника чародей нагло проигнорировал. Лихой опять вздохнул и продолжил говорить о деле. — Значит так. Сказал ей, что сам приду, когда пора идти во дворец будет. Тогда и поведет. Решайте, когда хотите идти, я подчинюсь. Сам я в эту петлю не полезу.
— Сейчас, — решительно встал Радмир. — Чего тянуть. Да и проще ночью.
— Погоди, друже, — взмолился атаман. — Может завтра аль еще погодим.
— Чего годить? — воин решительно направился за оружием. — Пока выжидать будем, Белава погибнет.
— Дарей сказал, что она одна всех победить может, а Гремила меня однажды переломает в ласке своей. — заспорил разбойник.
— Братислав, — возмутился воин-странник, назвав атамана его настоящим именем. — Будь же храбрым мужем, каким всегда был. Гремила твоя всего лишь баба. Нельзя тянуть.
— Нельзя, — поддержал товарища чародей, и Лихой обреченно застонал. — Давайте собираться. Нам еще до царских палат добраться надо будет и уйти из дворца затемно лучше.
Радмир уже стоял, экипировавшись набором альвийских ножей и коротким мечом, имевшимся в его арсенале. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу, ожидая своих спутников. Дарей деловито собирался, набирая по большей части мешочки с какими-то порошками. Потом достал подарок Бермяты, решив опробовать оберег, который должен был сделать их незаметными для обитателей дворца. Лихой ничего не готовил, он сидел, ссутулив спину, до тех пор, пока с улицы не донесся громоподобный рев:
— Лишенько мой, соколик ясный, покажись! — Лихой побледнел и малодушно спрятался за чародея. — Я ведь сейчас ворота снесу, ты меня знаешь! Выходи, любый мой, по хорошему, не то сама за тобой зайду.
— Ой, ты ж жисть моя пропащая, — выдохнул разбойник и еще более малодушно осел в бессознательном состоянии.
— Вот это голосина, и в прям Гремила, — восхитился Дарей и поспешил к воротам, за которыми раздавалось грозное сопение.
Он осторожно приоткрыл створ и отлетел от удара по воротам с той стороны. В образовавшийся проход протиснулась весьма немаленькая женщина. Легко подняла чародея за грудки, поставила на ноги и, потупя очи, вопросила:
— Красавец мой у вас? Лихим кличут.