Семиречье. Трилогия
Шрифт:
— Сон мне был нехороший, — ответила женщина. — Бабка моя снилась. Сказала, что беда нависла над Белавой. Я к тебе в терем, а Яра твоя говорит, что вы больше недели как уехали. Тогда я к Ярополку и поскакала, к кому же еще могла обратиться. А ему как раз вестник прилетел с приказом к Полянии выдвигаться. Дальше вместе поехали, я чувствовала, что сюда же мне надо. В дороге и силу возвращать начала. — потом помолчала немного. — Как дочку-то мне вернуть?
— Белаву мы сможем вернуть, только сломив Благомила, — ответил Дарей. — Иначе никак. Силен
— Насколько?
— Сильней многих.
— Я с вами, — сказала она уверенно. — Но запомни, Дарей, коль с девкой моей, что случится, прокляну.
— Всемила, — заговорил Радмир. — Мы вернем ее. Я жизни не пожалею.
— Верю, что не пожалеешь, — усмехнулась женщина, и воин опустил глаза.
— Прости, — тихо сказал он. — Не смог уберечь раньше.
Дарей встал, прошелся по шатру и неожиданно яростно воскликнул:
— Никто бы не смог! Первый всплеск силы жизни, и он нашел бы ее, прячь не прячь. Теперь и за Всемилой следить надо, коль силу себе вернула. Всю чародейскую ветвь святомирова рода извел злодей. Когда в Полянию ехали, только трое осталось, и то Всемила была от дара отказавшись. Так что двое всего было: Белава да еще один. Что с тем чародеем не ведаю, а Белавка себя выдала ненароком, пса пожалела.
— Это мы все уже знаем, — перебил Милятин. — Давайте решать, как нам божка этого выманить, да как к ногтю прижать. Рать наша еще прибывает. К завтрашнему вечеру должно собраться не менее десяти тысяч. Кинем вызов на бой, а отзовется ли? Если сами вторгнемся в Полянию, будем более уязвимы во время перехода. Стало быть бой надо дать здесь.
— А что полянский душегуб? — вопросила Всемила. — Будет орать, что Семиречье захватить Полянию собралось, еще и иноземные силы созовет.
— Полянский душегуб ничего не имеет против вторжения в его Полянию, — подал насмешливый голос изможденный мужчина. — Даже вместе с освободителями земли пращуров биться готов.
— Благодарствуй, твое величество, за поддержку, — прохладно ответил Милятин, но поклонился.
Тут в шатер влетел вестник и опустился в руки Радмира. Он открыл его, прочитал и улыбнулся.
— Альвы идут на подмогу, к утру будут с нами. И вольные воины-странники обещали собраться.
— Очень хорошо, — потер руки Дарей. — С альвийской магией может злодей и не справится. Кровь демонов ему тоже не по зубам. По крайней мере, Белава долго сопротивлялась, — и вдруг осекся, глядя на увеличивающиеся глаза Всемилы.
— Это у кого кровь демонов? — спросила она.
— У Белавы, — ответил чародей и вжал голову в плечи, справедливо ожидая материнского гнева.
Лихой, Краснослав и даже Милятин стояли на улице и прислушивались к женским крикам из шатра, периодически озаряемого всполохами боевых заклинаний. Мужской голос пытался прорваться сквозь пелену женского возмущения, но в ответ опять полыхала очередная вспышка. Радмир геройски остался со старым товарищем, и теперь стоял с открытым ртом, глядя на мечущегося по шатру Дарея и взбешенную Всемилу.
— Яблочко от яблоньки… — вдруг расхохотался он, вспоминая разъяренную Белаву, и тут же ойкнул, заметив взгляды направленные на него.
Но на удивление его слова успокоили Всемилу, и она улыбнулась, хмыкнула и неожиданно рассмеялась, оглядывая потрепанный шатер и такого же потрепанного чародея. Потом села и задумалась, переваривая все новое, что узнала о своей дочери. Дарей присел на безопасном от нее расстоянии, стараясь отдышаться.
Постепенно в шатер вернулись Лихой с полянским царем, Милятин и Ярополк, мрачный, но спокойный. Разбойник скептически оглядел Дарея и хмыкнул, заслужив в ответ убийственный взгляд.
— Что тут у вас полыхает? — громыхнул пустошевский князь, заполнив собой вход в шатер. — Уже веселитесь, а меня опять позвать забыли?
— Знакомься, Добрыня Твердиславович, — заговорил Радмир. — Это Всемила, матушка Белавы. — и уже Всемиле. — А это пустошевкий князь.
— А-а, — хохотнул князь, — тогда понятно. Здрава будь, добрая женщина.
— Добрая… — проворчал Дарей, потирая ушибленное плечо.
— Добрая, — огрызнулась женщина. — Была б злая, прахом бы обернула. Жили— не тужили, и вдруг узнаю, что у кровиночки моей, ягодки распрекрасной, личина зверская появилась, на крови демона взращенная.
— Да-а, бедовая у тебя девка, Всемила, — радостно прогромыхал князь. — По весне спасла нас всех, в Пустошеве у нас ее всяк знает и славит. Чудная девка.
— Та-ак, — Всемила вновь повернулась к Дарею, старавшегося стать как можно более незаметным. — Давай-ка все мне рассказывай, чего еще про дочку мою не знаю.
Дарей с тоской подумал, что не знает она еще много, а, главное, не все рассказывать и хочется. Про чуть не свершившееся жертвоприношение в Черной Пустоши тем более. Выручил его Радмир, присевший напротив матушки Белавы.
— Дозволь мне тебе рассказать все, без утайки, — сказал он. — А то, боюсь, друже мой, твоего гнева не переживет.
— Я расскажу, — тут же отозвался Ярополк. — Чай, моя тещенька, мне и виниться.
— Пока я ничья еще тещенька, — усмехнулась женщина. — А вы заканчивайте волками друг на друга смотреть, не время. Как все закончится, так и будете решать, что промеж вас имеется. Рассказывайте все, что было. Никого калечить не буду, — и приготовилась слушать.
Глава 36
Белава открыла глаза и тихо выругалась. Она снова была в темнице, той самой, где очнулась после похищения из полянского леса. Девушка дернула затекшими руками и поняла, что прикована к стене. Вот гад! Она снова дернулась, и цепи уныло звякнули. Чародейка попробовала призвать силу Зверя, чувствуя, что в ней начинает закипать злость, и вскрикнула от неожиданной боли. На руках медленно проступали ожоги. Без силы жизни огонь Зверя обжег ее саму! Плохо, очень плохо. Что же будет, если она выпустит самого Зверя?! Девушка тихо застонала: и от боли, и от отчаяния.