Семнадцать каменных ангелов
Шрифт:
– Хорошо. – Фортунато подумал закурить, но не видел пепельницы, а спрашивать не хотелось. Он откашлялся, чтобы голос звучал тверже, и сказал: – Я прочитал, что прикончили Онду.
Бианко поднял руку, показывая, что понимает, куда клонит Фортунато. Он заговорил спокойным серьезным тоном:
– Это уже другая песня, Мигель. Скажу тебе прямо: Васкеса также нужно убирать. Люди вроде него и Онды ненадежны. Стоит их прижать, и они тут же идут на сделку.
– И?
– Нужен кто-то в помощь Доминго. Поскольку ты в этом виноват, сделать это придется тебе.
Фортунато не сразу осознал услышанное. Он внимательно посмотрел на Бианко, соображая, как много тот знает.
– Я начинаю думать, что я в этом не виноват, –
Шеф явно начинал сердиться, но, видимо, решил пошутить с подчиненным:
– Конечно нет! Идиот сам виноват в собственной глупости. Но ситуацию из-под контроля упустил ты.
– Я хочу сказать, что, возможно, так и предполагалось, что она выйдет из-под контроля. Может быть, Васкес убил гринго из своих соображений. Трудно объяснить, почему Васкес вдруг начал палить. Никаких реальных причин для этого не было.
– Он отпетый уголовник, нос вечно набит коксом, и ты хочешь найти причину? – Шеф начинал сердиться не на шутку. – Хватит придумывать отмазки, Мигель! Ты должен позаботиться о Васкесе. Ты и Доминго. Хватит разводить нюни, давай расхлебывай, что заварил.
Бианко смотрел на него зло и пренебрежительно. Фортунато подумал было сообщить ему то, что разузнал о Пабло Мойе и таинственном Ренсалере, но в последний момент осекся. Он получил информацию в результате частного расследования, и ни Шеф, ни кто-либо другой в конторе не имеет на нее прав. Пусть Шеф немного поволнуется. Более того, он не был уверен, что и Леон говорит ему все.
Что же до Васкеса, то если кто и заслуживает смерти, то он превосходный кандидат. Наркоман, сутенер, налетчик, вор и мошенник. Конечно, можно было бы найти кого-нибудь другого для этой работы, но в данный момент лучше не вступать в пререкания с Шефом. Отказ может иметь другие последствия.
– Когда ты хочешь это сделать?
– Сегодня ночью. Доминго все готовит. – Он подал ему маленький сотовый телефон. – Вот тебе чистый мобильник. Доминго позвонит попозже, чтобы договориться о плане действий.
Фортунато взял мобильник и сунул в карман. Он думал о собственной беседе с Васкесом, которая намечалась на этот вечер, и заметил про себя, что пятьдесят тысяч долларов могли бы купить Васкесу еще один день жизни. Молчание стало затягиваться, и Бианко подчеркнуто предложил ему еще колы, намекая, что пора уходить.
– Все будет хорошо, – напутствовал он его, провожая до чугунной решетки. – Вот увидишь.
Фортунато заехал в комиссариат. Тяжелый груз расследования Испанки начинал давить на него. Дело не только в страхе, его угнетала мысль об унизительности всей ситуации, и это доставляло самые большие страдания. Весь комиссариат уже чувствовал напряженность, окружавшую дело Уотербери, и, когда весть о его отстранении просочится наружу, начнет рассыпаться то уважение, которое он заработал десятками лет взвешенного руководства. Приедут федеральные офицеры, начнут забирать документы, кто-нибудь в канцелярии Хохт раструбит об этом журналистам, и его имя на следующее утро появится в какой-нибудь статье, набранное мелким или крупным шрифтом, в зависимости от размеров, которые катастрофа примет в этот конкретный день: Федеральная полиция отстраняет комиссара от дела. Статью увидят все: его подчиненные, его коллеги, его соседи, Афина.
Даже Марсела, где-то там, ее увидит.
Глава двадцать седьмая
Он принялся чистить свои досье, как и обещал Шефу. Недочеты expediente Уотербери были скорее следствием недостаточного прилежания, нежели попытки ввести в заблуждение, поэтому с ним у комиссара не было много хлопот. Если не считать актов баллистической экспертизы, которые он приложил, чтобы подтвердить версию с «астрой» Богусо, то документы дела были относительно в божеском виде. Тетради, в которые
95
Случай, судебное дело (исп.).
Он вызвал и отпустил помощника комиссара, а затем взял дела и поехал с ними домой. В этот день в городе появились провозвестники зимы, и стены домов давили на него, как застывшие стены склепа. Войдя в дом, он посмотрел на портрет Марселы и инстинктивно перевел взгляд на больничную койку в комнате, где она умерла. Налив чайник, приготовил мате. Из головы не выходил Беренски, а вместе с ним и Уотербери. Эта отчаянная мольба, с которой он смотрел на него через спинку сиденья: «У меня жена и дочь». И все это время Уотербери не был шантажистом, а просто человеком, который верил в свои собственные безнадежные мысли и до последнего боролся за воплощение их в реальность. Как и он, Фортунато.
Комиссар налил кипятку на заварку и через соломинку потянул в себя воду, наблюдая, как бледно-зеленая пена вскипает на листьях. Он добавил лимон и сахар, как любила Марсела, и мате стало таким же, как если бы Марсела была жива и сидела напротив него. Он вспомнил ее такой, какой она была до болезни, ее сильные полные руки, взгляд ее мудрых глаз.
– У меня неприятности, Negra. Я пробовал сделать как лучше, а получилось еще хуже.
Звук его голоса успокаивал, как молитва человека, не имеющего религии. Наконец он мог произнести вслух вещи, умалчивание которых превращало в пытку всю его жизнь. Живой Марселе он ни за что не смог бы признаться в этом, а этой, призрачной, Марселе мог сказать все, что у него на душе:
– Тридцать семь лет жизни я отдал конторе. Нет, не всегда, как ты хотела бы, но по крайней мере нормально. Я защищал закон так, как мы привыкли. Я задержал много преступников. Помнишь педофила, которого я выследил и арестовал? Об этом писали в «Эль-Кларин» и дали мне медаль. Даже вот это, последнее, с писателем – это была случайность. Они меня подставили, Negra. Это Доминго с Васкесом. Я не хотел, чтобы так получилось.
Марсела его фантазии посмотрела на него ласково и с пониманием:
– Ничего, ничего, amor. В жизни случаются неожиданности, и приходится выходить из положения как получится. Ты сделал для писателя что мог, это была случайность. Виноваты те двое, которых послал с тобой Леон. И это не может перечеркнуть столько лет хорошей работы. Сколько детей ты спас, когда задержали того убийцу?
Он сидел, погрузив подбородок в ладони, белые оштукатуренные стены отвечали холодным молчанием. Вода в чайнике остыла, и листья мате поблекли. Он почувствовал безотчетное желание пойти в спальню и сесть на их супружеской постели напротив гардероба.