Семнадцать мгновений июня
Шрифт:
Я прошёл мимо девчонки, звонко ссыпал горсть мелочи в тарелку у кассы и педантично уточнил у продавщицы:
– Хлеб свежий?
Вопрос был ритуальным. Продавщица подняла на меня голову и улыбнулась, узнавая.
– Утром завезли, – столь же ритуально отозвалась она. – Вернулся, значит? Что там тебе… Батон и бородинский в нарезку?
– В точку, – подтвердил я сразу всё, краем глаза следя за девочкой. Та пересчитывала сдачу, одновременно с этим пытаясь не выронить из рук кругляш «столичного», батон и три плюшки в пакете. Потом она шмыгнула носом, оглушительно чихнула,
Я отточенным движением закинул свой хлеб в капюшон жилетки и, осторожно наклонившись, помог девочке подобрать её покупки.
Сразу уточню: не имея и в мыслях ничего романтического.
– Спасибо, – наградила она меня вновь своей московской улыбкой. Голос у неё оказался хриплым, простуженным.
– Пжалста, – весело ухмыльнулся я по-местному, от уха до уха. – Ты бы пакет попросила, выронишь ещё.
– Спасибо, – повторила девочка, на сей раз строгим тоном, который, вероятно, должен был отпугнуть меня от его обладательницы, однако, подумав, она и впрямь обратилась с просьбой к продавщице.
В этот момент я мог бы уйти со спокойной душой, и нескоро, наверное, вновь услышал бы о Лизе, но меня остановило неясное ощущение, что что-то тут не так. Словно смутное чувство узнавания – самого себя, как это бывает, когда листаешь старый семейный фотоальбом… или когда вглядываешься в зеркало и пытаешься разыскать тонкую грань, отделяющую тебя от зазеркалья, а твой близнец столь же пытливо выглядывает оттуда.
Придержав девочке дверь, я сдался себе и полюбопытствовал, как её зовут и давно ли из Москвы. «Лиза», – представилась она, подстрекаемая любопытством, откуда я узнал про переезд. Я с глубокомысленным видом изрёк: «Интуиция», – и беседа завязалась.
На улице стоял обычный июньский день – крикливо-кипящий жизнью вдалеке, чирикающий на все птичьи голоса над головой, только-только начинающий пахнуть свежей клубникой. Улица Советская спускалась где-то впереди к реке, и оттуда налетал прохладный ветер, полный запаха мокрого песка, водорослей и, немного, бензина – от лодок и стоящих на берегу «дачных» машин.
Мы с Лизой болтали, словно были старинными приятелями, а может, и родственниками – этакими троюродными братом и сестрой, полдетства копающимися в одной песочнице.
Остановившись у парикмахерской, Лиза поправила на голове ободок, придерживающий отрастающую чёлку, и вдруг сказала:
– Слушай, а ты похож на меня.
Я внимательно вгляделся в наши отражения в витрине и подмигнул Лизиному:
– Не-а. Сначала косичку отрежь, а потом уже говори.
Стоит сказать, что тут я немного покривил душой, ведь пару лет назад сам носил хвостик – и прекрасно видел, что Лиза права.
В голову нет-нет – да и закрадывались достойные индийского кино сценарии про разлучённых в детстве близнецов… хотя нет, Лизка меня младше.
Ну хорошо, разлучёнными в детстве близнецами, значит, окажутся наши отцы. Или матери. Или дедушки. Или…
Одним словом – да. Похож.
Вы когда-нибудь представляли самого себя «противоположного пола»? Да-да, чувствуя себя психом – представляли, глядя в зеркало?
Лиза рассеянно дёрнула себя за конец косички, опять чихнула и вдруг решительно, хрипло выдохнула:
– А спорим – и отрежу?
Я демонстративно усомнился. Лиза настаивала, задиристо хмуря брови, прям как это делал я. В ответ я только хмыкнул. Лиза вспыхнула, чихнула и смешным простуженным голосом заявила, что сделает это вот прямо сейчас.
– На что спорим? – вздохнул я, всё ещё не до конца ей веря.
– На… – Лиза задумалась и довольно заключила: – На желание!
Мы ударили по рукам, и Лиза, вручив мне пакет с хлебом, высморкалась, скомкала в руке бумажный носовой платок и решительно шагнула в парикмахерскую.
«Как постричь? Да вот чтобы в точности как у него, видите!.. Да, под мальчишку. Совсем под ма-а-апчхи… мальчишку! Нет-нет, не вот так, а во-он так», – донеслось вскоре до меня.
Ждать мне пришлось не так уж и долго – я только успел пролистать с телефона ленту московских друзей, оставить короткое «Скучаю((» под записью моей на тот момент девушки, оглядеться по сторонам и обгрызть белую горбушку. В этот момент меня подёргали за рукав, и я обернулся.
– О.
Немного подумав, я ещё похлопал глазами и глубокомысленно повторил:
– О-о…
– Ну как? – Лиза развернула меня лицом к витрине, и я почувствовал, что медленно схожу с ума. Из витринного зазеркалья на меня смотрел я сам в двух экземплярах. Второй экземпляр казался чуть помладше, уже в плечах и самую капельку ниже…
А так – вылитый я.
«Младший» шмыгнул носом, подмигнул мне нахально и спросил:
– Ну что?
– Проспорил, – смирился я, поворачиваясь к Лизе и внимательно рассматривая своё второе отражение «вживую». С новой причёской и впрямь было непросто на первый взгляд узнать в ней девочку, а ведь подумаешь, какой мелочью казалась косичка. Немного поразмыслив, я всё-таки уточнил: – А родители тебя не убьют? За мальчуковость и всё такое?
Подобные проблемы взаимоотношений дочерей с родителями мне были неплохо известны по московским друзьям-подругам, но Лиза усмехнулась и аккуратно зачесала вихры ободком, сразу приобретая положенный девчачий вид:
– А что такого? Я давно грозилась!
– Могёшь, – оценил я, и мы, крайне довольные друг другом, звонко хлопнули ладонями, «давая пять», и пошли дальше по улице – куда глаза глядят и ноги несут.
Наша мифическая родственная связь сократилась примерно до «кузенов», солнце заливало улицу, и было нам обоим хорошо и просто вот так идти по городу. Лиза рассказывала о своей судьбе, о «побеге из мегаполиса» начитавшихся умных книжек родителей, оставшихся в Москве друзьях, о том, как простыла при переезде – продуло в машине. А ещё о надежде, что рано или поздно мама одумается и отговорит папу оседать здесь на ближайшие пару лет… Между делом выяснилось, что Лиза учится на класс младше меня, перешла в девятый, но реальная разница в возрасте была ровно полгода. Я родился в феврале, она – в августе, вплоть до того же числа и времени суток.