Семнадцатилетние
Шрифт:
— Конечно, смешно! «Что ей не учиться?..» Уберите частицу «не», и он получит ответ! — почти с восторгом сказала Наталья Николаевна.
Василий Васильевич с укором посмотрел на молодую преподавательницу психологии.
— А по-моему, это очень грустно... Особенно грустно потому, что тунеядцы и лодыри часто заражают: и трудолюбивых учеников, — возразил он с той же виноватой улыбкой.
— Да, такие есть в каждом классе, — заметила Анна я Васильевна. — Вчера у меня тоже был разговор с одной; мамашей. Битый час она
— А на самом деле? — спросил Константин Семенович.
— Обыкновенная девчонка. Непоседа, задира, и здоровье у нее такое, что можно позавидовать!
— Товарищи, а что говорить таким родителям, таким семьям, где существует расценка на отметки? — спросила Зоя Петровна. — Любимая дочка получила пятерку — получай пять рублей! За четверку полагается три рубля. За тройку — ничего. Это у них называется прогрессивным поощрением. Родители уверяли меня, что дочь стала лучше учиться, и я никак не могла убедить, что они воспитывают на свою же голову стяжательницу.
— Девочка убедит их в этом сама, когда вырастет, — сказал кто-то.
— Да... но слишком поздно!
В этот момент в учительскую вошла Марина Леопольдовна. Она достала из журнала рисунок и при этом проворчала достаточно громко, чтобы все слышала:
— Удивляюсь, как резко изменился класс!
Сунув журнал на место, она широким жестом положила рисунок на стол.
— Константин Семенович, извольте полюбоваться! — с возмущением сказала она.
Анна Васильевна, сидевшая поблизости, нагнулась к рисунку и удивленно подняла брови. Губы ее дрогнули, но она сдержала улыбку.
— Творчество Тамары Кравченко? — спросила она.
— Я отобрала у Ерофеевой.
Константин Семенович подошел к столу и взял рисунок. На какое-то мгновенье в учительской наступила настороженная тишина. Все присутствующие поняли, что Марина Леопольдовна разгневана неспроста, и с любопытством ждали, что будет дальше.
И вдруг учитель засмеялся. Смех его был искренний, открытый, и вызвал такое изумление на лице Марины Леопольдовны, что Анна Васильевна не выдержала и тоже засмеялась.
— Очень талантливо! — сказал Константин Семенович. — Посмотрите, Василий Васильевич, как она верно схватила мои черты.
Химик взял протянутый рисунок и, прищурив глаза, начал разглядывать.
— Вам смешно?! — с подчеркнутым изумлением спросила Марина Леопольдовна. — Не понимаю... Это же подрыв авторитета! Это же подрыв не только ваше го авторитета...
Константин Семенович взглянул на химика, надеясь, что тот его поддержит, но Василий Васильевич, не желая связываться с Мариной Леопольдовной, передал листок рядом стоящей учительнице.
— На рисунке изображен я, а значит, в опасности только мой авторитет, — опираясь на палку обеими руками,
— Если они могли позволить подобную выходку с первого дня, то будет и продолжение... Вы еще не все знаете! Вчера у них произошла бурная сцена, и одна ученица залепила другой пощечину!
— Пощечину?! — с ужасом переспросила Наталья Николаевна. — Неужели они способны на это? Взрослые девушки...
— Я думаю, что тут дело не в возрасте, а в характере, — заметила Анна Васильевна и, повернувшие к Марине Леопольдовне, спросила: — А вы забыли то время, когда здесь были и мальчики?
— Ну, мальчики... — протянула Зоя Петровна. — Мальчики — другое дело. Если они и подерутся, то через час об этом позабудут. У девочек это сложнее.
— Ужасный класс! — тихо произнесла Наталья Николаевна, но стоявший рядом Василий Васильевич услышал этот возглас.
— Почему ужасный? Что в нем ужасного? — с недоумением спросил он.
— Все они там какие-то отчужденные, безразличные...
— Нет... Никак не могу с вами согласиться, уважаемая Наталья Николаевна! — горячо возразил химик. — В десятом классе все девочки увлекающиеся, способные?
— Все ли? — с усмешкой спросила Анна Васильевна.
— Все до одной! — твердо сказал Василий Васильевич.
— А Логинова, Крылова?
— И Логинова прекрасная ученица и Крылова — настаивал химик. — Все они, я бы сказал, прямолинейны... даже стишком прямолинейны. Но сказать, что плохие, безразличные... Нет, я этого не могу сказать.
— Я думаю, что мы с вами сойдемся на такой формуле, Василий Васильевич, — сказала Анна Васильевна, поглядывая на нового учителя: — Обыкновенные девочки, но, как говорится, «без руля и без ветрил».
— Нет, нет! — возразил Василий Васильевич. — У них светлые головы! Может быть, есть, в какой-то дозе, недисциплинированность, обычная детская несдержанность...
— В десятом классе нет коллектива! — громко сказала молчавшая до сих пор Василиса Антоновна, преподавательница математики в старших классах.
— И ничего удивительного! — сейчас же поддержала ее Марина Леопольдовна. — Класс без руководства, а девочки предоставлены самим себе...
Константин Семенович не принимал участия в разговоре, но прислушивался с большим вниманием. Услышав о пощечине, он вспомнил горящие гневом глаза Анны Алексеевой, ее порывистые движения и немного глуховатый от волнения голос. В душе он не был согласен ни с Мариной Леопольдовной, ни, тем более, с Натальей Николаевной. Он был глубоко убежден, что плохие так называемые трудные классы чаше всего состоят из детей наиболее способных, инициативных, с живым, независимым характером. Такие коллективы, если очи получают правильное направление, дают блестящие результаты, и с ними интересно работать.