Семья Берг
Шрифт:
Соломон Михоэлс был широко образованным самоучкой, хорошо знал русскую литературу и сам писал пьесы для театра. В Москве он быстро стал звездой нового театра и его руководителем. Он был не только блестящим актером и режиссером, но и создателем своей актерской системы. Для многочисленных недавно переселившихся в Москву евреев театр стал центром общения, на нем сходились все возможные линии их интересов. А Михоэлс стал как бы символическим выразителем их новой освобожденной культуры.
22. Еврейская Пасха в доме стариков Бондаревских
Вскоре после встречи с Павлом Семен напомнил ему:
— Ты помнишь, что скоро
— Сейдер? Нет, конечно, не помню. Я уже десять лет даже не слыхал этого слова.
— Теперь услышал. Нам надо пойти на первый Сейдер к тетке Оле и дяде Арону Бондаревским. Они всегда о тебе спрашивают.
— Как, разве они живут здесь, в Москве?
— Да, они переехали вместе со своими детьми. Но их сыновья, Мориц и Лева, теперь разъехались: Мориц служит штурманом в торговом флоте на Камчатке, а Лева работает в советском торгпредстве в Лондоне. Только дочери, Клара и Зина, остались в Москве. Но здесь нашелся племянник дяди Арона — артист Соломон Михоэлс. Наш дальний родственник. Он тоже придет к ним на Сейдер.
Павел был рад повидать тетку Олю, сестру его матери, и ее мужа, дядю Арона. Он не видел их более десяти лет, теперь им было уже за пятьдесят. Но странно было слышать, что кто-то в советской России еще празднует еврейскую Пасху. Он спросил:
— Они справляют Пейсах, потому что продолжают верить в Бога?
— Дядя Арон все еще верит, а нашу тетку Олю ты знаешь, она не верит ни в Бога, ни в черта, но угождает мужу и поэтому собирает у себя на праздник всю мешпуху.
Павел повернулся к Августе:
— Ты тоже пойдешь на праздник Пейсах?
— Конечно. Я очень люблю тетю Олю, с ней очень весело болтать, пока ее муж бормочет свои молитвы.
— И ты ешь там еврейскую мацу?
— Конечно, ем, как и все. Но у них бывает так много гостей, что я всегда готовлю что-нибудь и приношу. Это, конечно, не кошерное, но тетя Оля и ее гости едят все.
Бондаревские жили в Старопименовском переулке, недалеко от Тверской улицы. Их покосившийся двухэтажный дом в глубине двора когда-то принадлежал другу Пушкина московскому богачу Павлу Нащокину. Пушкин любил его сердечно и останавливался у него в том доме. Но с тех пор прошло сто лет, и дом переделали в многоквартирный. В одной большой комнате на втором этаже жили тетя Оля с дядей Ароном и их дочка Клара, с мужем Додиком. Поэтому комната была перегорожена занавесками на три части — две спальни и одну общую столовую с длинным столом.
Радости от встречи было много. Хлопотливая маленькая тетя Оля все суетилась вокруг Павла, стараясь дотянуться и поцеловать племянника:
— Павлик, Павлик наш, живой, здоровый, герой!
Павел поднял ее на руки, и она, обняв его, заплакала от радости:
— Если бы твои мама с папой дожили, чтобы видеть тебя, такого красавца, орденоносца!
Дядя Арон, в шапочке-ермолке, отвернувшись от всех, молился в углу комнаты: кланялся в сторону Иерусалима и бормотал полагающиеся на Пасху молитвы. Услышав радостные возгласы жены, он на минутку прервался и тоже подошел обнять Павла:
— Мазал тов, Мазал тов, — сказал он и вернулся в свой угол — снова бормотать и кланяться.
Особенно радостно тетя Оля встречала свою русскую родственницу Августу:
— Авочка, дорогая! Спасибо, что пришла и принесла столько вкусной еды. Ой, какое на тебе красивое платье! Садись за стол со мной рядом, и мы поболтаем, ты расскажешь, что еще себе сшила.
Пока Павел с интересом и радостью рассматривал давно не виденных им родных, в комнату вошел человек низкого роста с пышной шевелюрой. Тетя Оля кинулась к нему:
— Соломончик, родной ты наш! Как я рада! Арон, Арон, пойди сюда, твой племянник
Дядя Арон, опять на секунду оторвавшись от молитвы, спросил:
— Ты мацу принес?
— Принес, принес, дядя! — и мужчина передал большой сверток с мацой.
Семен подвел Павла к вновь прибывшему:
— Соломон, это мой двоюродный брат Павел Берг, о котором я тебе рассказывал. Павлик, а это Соломон Михоэлс, наш великий еврейский артист.
Соломон громко и добродушно расхохотался:
— Так уж я и великий?
— Ну, если пока не великий, то станешь великим. А откуда у тебя маца?
При всем либеральном отношении в евреям, мацу в городе не производили — это все же был отголосок религиозных традиций. В Москве оставили одну старую синагогу, но посещали ее только старики да такие ревностные приверженцы религии, как дядя Арон Бондаревский.
— Маца откуда?.
– опять весело переспросил Михоэлс. — От моих поклонников, конечно. Они считают меня религиозным и всегда приносят на еврейские праздники национальные блюда — какой же еврей без мацы? У моего дяди Арона на уме только одно — маца. По-моему, он мог бы спокойно жить на необитаемом острове, только бы там была маца. Это напомнило мне анекдот, — и Соломон тут же начал рассказывать: — Как-то раз в океане потерпел крушение корабль и спасся только один еврей, он доплыл до острова, но остров оказался необитаемым. Вот он живет там один-одинешенек уже двадцать лет и вдруг видит — вдали терпит крушение другой корабль, но одна фигура еще борется с волнами, хотя уже почти тонет. Он кидается в воду, подплывает — это молодая красивая женщина. Он спасает ее и приносит на берег. Она, придя в себя, спрашивает: «Что со мной, где я?» Ну, он объясняет, — тут Михоэлс перешел на речь с еврейским акцентом: — «Ви хотите знать, где ви находитесь? Ви на необитаемом острове, а я живу здесь один, так вот и живу уже двадцать лет». Она удивлена: «Так вы живете здесь двадцать лет совсем один, без женщины?» — «Ну да, живу совсем один, без женщины». — Тогда она томно ему говорит: «Ну, теперь вы можете иметь то, чего вам так не хватало все двадцать лет». Еврей удивляется и спрашивает: «Ви что, мацу привезли?»
Он рассказывал как профессиональный актер, смешно и картинно переходя от интонации к интонации и играя за говорящих; это было так смешно, что все буквально покатились от хохота, а больше всех — смешливая тетя Оля:
— Ну ты и артист, Соломончик!
Перед тем как сесть за стол, всем мужчинам полагалось надеть ермолки, которые были приготовлены тетей Олей. Дядя Арон накинул на плечи белую ритуальную накидку «талас» [32] и встал во главе стола. Он прочитал молитвы, и началось традиционное застолье. Полагалось выпить по четыре бокала вина и от каждого отливать немного в один общий бокал — так «отливали» болезни. Тетя Оля болтала с Августой, дядя Арон прервал жену:
32
Талес (прим. верстальщика).
— Оля, Оля, пойди приоткрой дверь, как полагается.
Недовольная, что он перебил ее, тетя Оля махнула рукой:
— Ах, Арон, отстань. Каждый раз ты просишь открыть дверь, а Илюша все не приходит.
Павел, забывший обычаи, удивился и спросил:
— Какой Илюша, зачем дверь приоткрывать?
Михоэлс, сидевший рядом, со смехом объяснил:
— Это она называет Илюшей библейского Илью-пророка, который должен прийти как посланник Бога. Дверь полагается держать приоткрытой, чтобы он смог явиться и сесть к нам за стол.